Читать книгу "Калибан - Айзек Азимов"

Джидай обнаружил, что, если кидать грязные пластиковые коробки через плечо, они падают так, что их не видно и они не так мешают. Но все равно звуки, которые роботы издавали при уборке, ужасно действовали на нервы, и Джидай в конце концов совсем запретил убирать в доме.

Человеческий нос постепенно привыкает к любому запаху, и Давирник Джидай совсем не обращал внимания на кошмарную вонь гниющих объедков, неубранных испражнений и собственного немытого тела.

Но вот его стала раздражать даже сама пища. И Джидай велел роботам подвести к кровати специальные трубочки для пищи и питьевых жидкостей. Теперь ему достаточно было только повернуть голову направо или налево, чтобы поесть или попить через трубочку.

Наконец Джидай вплотную приблизился к воплощению своей мечты. Никакие потребности не могли больше его обеспокоить. Он достиг полнейшего уединения. Он велел всем роботам покинуть его комнату и разойтись по нишам, и не выходить оттуда ни при каких условиях, разве что он сам позовет. Но такое случалось чрезвычайно редко, и чем дальше – тем реже.

И роботы замерли в стенных нишах.

Естественно, к тому времени, когда все зашло так далеко, и Честри, и остальные роботы Джидая сами стали полусумасшедшими, запутавшись в хитро расставленных ловушках противоречий Первого Закона. Джидай проявил незаурядный талант в формулировке приказаний и сумел убедить своих роботов, что беспрекословное исполнение любых, самых несуразных его прихотей – единственный способ избежать нанесения серьезного физического и психического вреда господину. Джидай проделал это так ловко, что роботы и не думали беспокоиться о его умственном здоровье, которое чем дальше, тем сильнее страдало.

Вот почему, а также потому, что у этих роботов не было встроенных обонятельных детекторов, Джидай пролежал после смерти так долго, что успел почти полностью разложиться. Наконец напряжение Первого Закона вынудило Честри нарушить приказ господина, и он покинул нишу. Честри прошел в комнату Джидая и не обнаружил там никого, кто мог бы отдать какое-нибудь новое приказание.

Крэш и его напарник пробрались в зловонную грязную комнату. Стены были сплошь покрыты какой-то мерзкой плесенью, кое-где свисавшей вниз беловато-серыми клочьями. Огромная груда использованных пластиковых пакетов, громоздившаяся в задней части комнаты, казалось, шевелилась – ее сплошь покрывали жирные, отъевшиеся на гнилых отбросах мыши, черви и тараканы. Но страшнее всего было другое – то, что осталось от Джидая. Это зрелище до сих пор являлось Крэшу в кошмарных сновидениях. Оскаленный труп, весь покрытый ленивыми зелеными мухами. Кожа на трупе ходила ходуном, вздымалась тут и там бугорками – черви, личинки трупных мух, неустанно прогрызали ходы в зловонной разложившейся плоти. По полу разлилась целая лужа мутной жидкости, которая до сих пор капала и капала с кровати – какой-то мерзостный жидкий продукт гниения. Высохшие глазные яблоки, мясистые, хрящеватые уши и нос сморщились и почернели, кожа на них потрескалась и сползала клочьями.

Полицейский медэксперт не стал даже – или не смог себя заставить – брать какие бы то ни было пробы или определять причину смерти. Он заявил, что смерть произошла от естественных причин, и все с ним согласились, невзирая на то, что вряд ли кому-то из колонистов пришло бы в голову назвать такую смерть естественной.

Никто и ни при каких обстоятельствах не желал говорить о смерти Давирника Джидая. Честри и других роботов Джидая демонтировали, дом взорвали, саму землю перерыли и оставили такой, как есть, забросили, забыли. Никому не хотелось даже приближаться к этому страшному месту. Никто не смел вслух назвать само имя Давирника Джидая.

Художники, которые приобрели репутацию и сделали карьеру за счет благоприятных отзывов и материальной поддержки Давирника Джидая, внезапно не только лишились спонсора, но и оказались в неприятном положении людей, достижения которых так высоко оценивал сумасшедший. Более того, возможно, не просто оценивал их творчество, но и оказывал на него значительное влияние! Все отвернулись от этих неудачников, никто больше не хотел иметь с ними дело. Кто-то из них навсегда исчез из мира художников, кто-то – очень немногие – сумел начать все заново, подняться из пепла, шаг за шагом восстанавливая репутацию, но уже без чуткого одобрения и руководства со стороны Давирника Джидая.

Кроме того, со смертью Джидая раз и навсегда исчезли голографические и видеоизображения отсутствующих на публичных собраниях и приемах.

Конечно, самым простым и удобным выходом было убедить самих себя, что Джидай просто сошел с ума. Однако Давирник Джидай раньше был вполне здоровым человеком и не проявлял никаких особых признаков грядущего помешательства. Он до последней минуты жизни свято верил, что ведет себя совершенно естественно, о чем недвусмысленно писал в своих дневниках. Почти все записи последних лет состояли сплошь из поздравлений в свой адрес по поводу того, что ему, Джидаю, наконец-то удалось достичь своего идеала – размеренной и абсолютно спокойной, нормальной жизни.

Но если сумасшедший не знает, что сошел с ума, как может любой другой человек быть уверен, что с его рассудком все в порядке? Никто во всем Аиде ни разу не задавался этим вопросом. Никто и никогда не обсуждал этого, как и всего остального, что касалось случая с Давирником Джидаем.

Но можно ли считать здоровым общество, в котором ужасающий, кошмарный случай все просто стараются не замечать, как будто его никогда и не было?

И насколько можно позволять роботам обо всем заботиться, чтобы это не перешло опасной грани безумия?

Альвар мрачно хмыкнул. Не самый благоприятный признак – не замечать, что делает твое собственное тело, когда робот готовит тебя ко сну!

– Дональд! – позвал он.

Раздался негромкий шум. Это Дональд, стоявший в стенной нише напротив кровати, активировался и шагнул к Альвару. Сначала Альвар ничего не мог разглядеть в кромешной темени, но вот робот включил подсветку глаз – они вспыхнули во мраке, два неясных пятна голубого света.

– Да, сэр!

Альвар сказал:

– Оставь меня. Выйди из комнаты и побудь где-нибудь в доме. Не беспокой меня ни под каким предлогом, пока я сам утром не выйду, и передай то же указание всем остальным роботам.

– Да, сэр! – спокойно ответил Дональд, ничуть не удивившись, как будто каждую ночь слышал такой странный приказ и обычный распорядок дня не был установлен давным-давно.

Альвар проследил взглядом, как два голубых светляка проплыли к выходу, слышал, как Дональд открыл дверь и снова закрыл, как прошагал куда-то по коридору.

«Сколько еще?» – гадал Альвар. Сколько еще людей, слушавших сегодня лекцию из зала или по телевидению, сколько еще из них отослали этой ночью своих роботов, встревоженные словами Фреды Ливинг? Сколько еще людей решили этой ночью начать новую жизнь, решили жить сами для себя, вместо того чтобы позволять своим роботам проживать эту жизнь за них?

Никто? Миллионы? Ни то, ни другое – что-то среднее? Хуже всего, что он понятия не имел, как обстоят дела в действительности. Альвар привык считать, что неплохо знает жителей Аида. Но по этому вопросу он не мог сказать ничего определенного. Наверное, не он один вспоминал этой ночью Давирника Джидая. Если это так, то Фреда Ливинг читала лекцию не зря. Давно пора было открыть людям глаза.