Читать книгу "Спать и верить. Блокадный роман - Андрей Тургенев"

— Гужевой — фамилия?

— Обоз у него гужевой, а может быть и фамилия, неизвестно. У него кабинет в водонапорной башне наверху, а она одним углом в переулок выходит… Я бегал сегодня обследовал. И Зина со мной. Подтверждает!

— Что подтверждает?

— Что сможет на башню подняться как альпинистка.

И Зина подошла, неслышными шагами, по конспиративному. Кивнула.

— А дальше что?

— А дальше, господин начальник, доверься уж ты своему коллективу, — сказал Глоссолал. — Мы сами с усами. Ты с нами на Кирыча идти собрался, а тут какой-то гужевой вор. Провалим дело — ну и грош нам цена, и жалеть не следует.

— Только каждый с йадом пойдет, — сказал Максим.

196

— У вас бомба в стене, — заявила вечером эвакуированная Петрова. — Вот в этой стене между кухней и черным ходом — бомба. Она тикает, я слыхала.

Патрикеевна и Варенька приложили ухо к стене. Ничего не тикает. Паникерша новая жиличка.

— Нет-нет-нет, не тикает, — воскликнула Варенька. — Вы заблуждаетесь!

— Тикает! — Петрова вскричала и топнула ногой.

— Это у тебя пуля в башке тикает или шило в жопе, а не бомба в стене, — заметила Патрикеевна.

— Спасения нет! — заводилась Петрова. — Если немцы войдут в Ленинград, они расстреляют всех. Всех!

— Они так не поступят, — возразила Патрикеевна.

— Поступят! И они не войдут, — противоречила себе эвакуированная Петрова. — Им не нужен Ленинград с нечистотами и эпидемией! Мы все умрем, как вы не понимаете! Все! Выхода нет! Единственный выход — эвакуация! Я узнавала, сколько стоит эвакуация в деньгах.

— Сколько же? — заинтересовалась Генриетта Давыдовна. — Я когда хотела эвакуировать Александра Павловича, это стоило….. — и Генриетта Давыдовна назвала несусветную цыфру.

— …….! — Петрова назвала цыфру в десять раз больше.

— Нон! — воскликнула Генриетта Давыдовна в значении «нет».

— Время — деньги, — заметила Патрикеевна. — Дальше дороже будет.

Петрова Патрикеевне не нравилась, но в чем-то бывала она права и вот, например, по эпидемиям Патрикеевну смущало. Впрямь, как начнут по теплу мертвецы таять, все станет в микробах. Это явно непроясненный вопрос. Киров там в Смольном заседает, он хоть думает о чем, или как?

197

Добыча с гужевого мероприятия оказалась роскошная, из такой и на рынок мало что понесешь. Пухлый портфель со вкусом подобранных драгоценностей (Зина оказалась любительницей жемчуга, две нитки повесила на шею, одну на руку и серьги в уши, красиво вышло). Ящик бумаг и старинных книг — эльверезов, наверное, с инкрустабулами, надо бы изучить на досуге. Это все сохранить лучше. Но и просто денег немеряно… Хоть в «цыганщину» всем притоном ударяйся.

— Почти 200 ООО рублей, атаман, — гордо сказал Глоссолал Порфирьевич.

— Может вам всем документы фальшивые сделать? И места в эвакуацию купить? — подумал вслух Максим.

— А товарищ Киров пусть, значит, дальше воздух коптит? — возмутился Викентий. — Ты, по ходу, забыл, что я дух и при том — здешней местности?

— Лично я своим долгом перед отцом считаю, — строго сказал Ким, — товарища Кирова уничтожить. И жизни своей я на это благое дело не пожалею, а не трусливо в эвакуацию.

И Зина Третьяк кивнула.

— Вы бы, дядя Максим, Вареньку в эвакуацию… — добавил Ким.

— И остаться здесь без нее? — это Максим не вслух подумал, а про себя.

198

Вода — такая ведь легкая, кажется, вещь! Как невесома в горсти, если из ручья набрать! Как в том же ручье летуче несется! Прозрачная, как сам воздух. А полным ведром превращается в несусветную тяжесть, будто ведро с камнями. Чижик, конечно, понимала это по физической формуле, но в школе не уточняли, что физические законы устроены для мучения человека.

Колонка сначала казалась близко (многие на реку ходят! где еще и отраву фашисты могут ядовитыми бомбами запустить!), но с каждым днем казалась все дальше.

Тем более что вокруг колонки с морозами образовалась из воды ледяная гора. Заберешься наверх кое-как, воду зачерпнешь еле-еле, и уже устала смертельно, тут бы и осталась, и умерла. Говорят, смерть от холода приятна: в какой-то момент сознание отключается, а телу становится тепло-тепло. Но тут замерзнуть не позволят: очередь. Сложнее вниз с ведром. Скатываешься на пятой точке, обняв ведро: больно, во-первых, а во-вторых — немудрено расплескать. Сколько-то всегда расплещешь, а дважды у Чижика ведро просто переворачивалось. И все заново: вновь на штурм ледяной горы.

Однажды Чижик наблюдала у колонки сумасшедшего, который был практически как Сизиф из мифа. Каждый раз, съезжая с ведром, оно у него проливалось совсем. Человек спокойно вставал опять (очереди чаще небольшие, пять человек, 10, максимум однажды 15, но каждый подолгу!). Наберет воду, снова скатится и перевернет. Как нарочно! — плохо держит ведро, почти не обнимает. И снова в очередь. Весь промок, а мороз, и у него спереди тела уже как щит изо льда! — от бороды к валенкам! Только не защищает этот щит человека, а сковывает и простужает. Чижик набрала два ведра, ушла, а Сизиф там все катался. Безмолвный.

Потом ведра привязать к санкам, не спеша, без суеты. Если по дороге опрокинется: очень досадно! Идти медленно-медленно, оглядываться на ведра. Останавливаться каждые две минуты, уравнивать дыхание. Рукой подать, за углом, а будто паломничество, целый мучительный путь.

И между прочим тетя зря балаганит, что Чижик на ее средства везде путешествовала: в Москву ее однажды премировали как круглую отличницу, и в Вологду командировали — на математическую олимпиаду. Арвиль Рыжков должен был тоже ехать! — но не поехал, сейчас уже и не вспомнить причины. Чижик тогда так растерялась, что перепутала элементарный косинус, который в обычных ситуациях брала 10 из 10-ти. А на олимпиаде в суматохе перепутала и не вышла в полуфинал. Расстроилась! — а тетя не бранилась, утешала. Добрая была, не какая сейчас.

У самого дома дистрофик с лицом в фиолетовых узлах прицельно плюнул в ведро, а Чижик исхитрилась среагировать и поймала плевок варежкой. Дистрофик своей эскападой так утомился, что тут же повалился в снег, Чижик торопливо вытерла об него заразную варежку, дистрофик сипел, дернул ногой.

Затем наверх, в этаж, еще столько же времени на ведро, как от колонки до дома, но тут хоть не на ветру. Г олову задерешь, в центре проема на потолке гипсовая загогулина с таким хвостом влево, а потом, пока поднимаешься и если снова вверх глянуть — загогулина смещается. Обходишь ее как вокруг. Вот загогулина вправо: это, значит, прошла полпути. Сил уже никаких, но не жить же на лестнице! — идешь, пока загогулина не установится в прежнем положении. Тело словно выскальзывает из рук, надо поддерживать его перилами, стенами. И еще раз вниз — за вторым ведром. То ли дело, когда вода сама вскарабкивается по трубам! Но до повторения этого коммунального фокуса, Чижик думала, ей уже не дожить.