Читать книгу "Павел II. В 3 книгах. Книга 2. День Пирайи - Евгений Витковский"

Кто же мог знать, что никакой призрак коммунизма по России давно не бродит?

Что побредут в воды Ледовитого океана только те немногие, которые в грядущей России никому бы и не мешали?

Что врагов реставрации в России, глядишь, вообще не окажется?

И кто ответит теперь перед американским налогоплательщиком за средства, изведенные на содержание врачей-нацистов, на твердокопченую колбасу для зомби?

В недрах Элберта — и выше — разразился дикий скандал, эхо которого через уши осведомленных болгарских товарищей долетело до ушей советского руководства и принудило генерала Шелковникова в честь уцеления России перед кознями американцев приказать свояку стряпать внеочередную долму и любимую запеканку с матерным названием: свояк, после лечения, проведенного дедом Эдей, стал готовить еще лучше, только вот зопник в России был съеден уже почти весь. В Штатах тем временем поиски виновных, вспыхнув, словно степной пожар, так же быстро и угасли: налагал заклятие на Романова-Лемминга Луиджи Бустаманте, а ему пока что даже за самую дурную работу не полагалось выносить ни малейшего выговора. Тогда о Лемминге, бесплодно дующем в дудку где-то у черта на рогах, вообще забыли, но полагали, что он вообще давно погиб, а то и не было его вовсе никогда. Ему ведь полагалось дудеть в свою дуду, лишь пока ненавистные коммунисты не пройдут по морскому дну первые сто метров — а дальше, извините, хоть трава не расти в Гренландии. Дальше, словно использованная ракета-носитель, сделавшая свое дело, Лемминг-Романов был никому не нужен.

Нет, был нужен. Эта красивая, могучая женщина и вправду напомнила пробужденному флейтисту и чертами, и манерами незабвенную маму и почти столь же незабвенную сестрицу. Она вся лучилась благожелательностью. Но кругом было так ненормально холодно!.. Георгий счел за благо отхлебнуть еще разок из протянутой бутылки. Незаходящее арктическое солнце, выглянув из-за наползающей снежной тучи, сверкнуло на обращенном к небу донце бутылки.

— Пошли в уютство, — решительно сказала Дарья, беря расколдованного мужика под локоток.

Витольд, сидя в зимнем саду, убедился, что дочь его и впрямь тащит укрощенного зомби к своему разбитому окну. Он тут же отдал приказ выставить у входа в дочерние апартаменты охрану, да и иллюминатор вставить ей самый бронебойный, как только она со своим кадром через прежний, выбитый пролезет. Витольд знал, что его дочь, захомутав свежего мужика, счастлива бывает довольно долго, пока из запоя не выйдет. Бывшего зомби, кажется, с непривычки да с расколдовки вовсе развезло. Слава Богу, наваждение кончилось! Так думал Витольд, облегченно шевеля пальцами ног в очередном тазу с противопростудной горчичной водой.

В районе Западного Таймыра входили в воду последние, кого завлекла туда гренландская дудочка, кто очень хотел в Гренландию, кто обречен был не знать покоя до тех пор, пока не упрется в ее берег. Последним ушел под воду дирижер Шипс, беззвучно вымахивая привычные такты «Тоски по родине». Воды Карского моря сомкнулись, принеся спокойствие сотням растревоженных душ.

Россия по ним даже не всплакнула.

13

Невозможно человеку сесть на двух ко-ней, натянуть два лука, и невозможно рабу служить двум господам: или он бу-дет почитать одного и другому будет грубить.

ЕВАНГЕЛИЕ ОТ ФОМЫ, ТЕКСТ НАГ-ХАММАДИ, СБ.11, СОЧ.2, СТ.52.

— Им, стало быть, не в жилу? — глухо спросил маршал, ставя на столик непригубленную рюмку. Такая же непригубленная стояла и на трех других столиках, с трех других сторон биллиарда. Себе подполковник четыре рюмки налить не решился, налил одну неполную, да и ту только нюхал вот уже вторую партию кряду. Партией их игру назвать было трудно, ибо маршал играть не умел, а подполковник делал вид, что не умеет, маршал к тому же по обычаю не показывал лица, так, из-за спины тыкал кием в зеленое сукно и передавал ход. После достаточно долгого чередования тыканий маршал предлагал ничью, шары снова укладывались в пирамиду, и игра начиналась снова. Что биллиард, что коньяк одинаково играли в разговоре бутафорскую роль. Впрочем, большого внимания к докладу со стороны маршала подполковник тоже не замечал.

— Так точно, товарищ маршал. Кажется, у них вообще есть сомнения насчет целесообразности сохранения в России патриаршего престола. Как я выяснил, их претендент пронюхал — он же историк, — что его предок, отец первого из Романовых, как раз патриархом служил, он был возведен в патриархи Лжедимитрием Вторым, которого называют еще Тушинским вором. Так что от патриаршего престола одни неприятности могут быть и плохие воспоминания. Нынешний патриарх, по мысли Свиноматки, запятнан, еще, правда, не решили, чем именно. Он будет должен сложить с себя сан и отправиться замаливать грехи в Пимиеву пустынь, это под Курском…

— Сам знаю, — буркнул маршал, нюхая рюмку. Не врал он, действительно, далекое почепское детство вправду берегло в недрах маршальской памяти какое-то такое похожее название.

— Простите, товарищ маршал. Переговоры с самим патриархом они или уже провели…

— Или уже не проведут… — маршал сказал это одними губами, но хотя подполковник и не видел его лица, натренированный слух все уловил. Подполковник хорошо читал по губам со спины. Он продолжил:

— Или поручат их мне. Свиноматка, кроме того, добился, что Олух дописал и подписал чуть ли не собственной рукой, — а она, сами знаете, не действует у него с января, — приказ о награждении Павла Романова званием Героя Социалистического Труда…

— Ужо… — выдохнул маршал.

— И потребовал, чтобы я в два дня обеспечил его достойными рекомендациями для вступления в партию. Вся так называемая августейшая семья, уже очень увеличившаяся, расселяется мною по резервным дачам. В последние дни я вышел на след очередного родства. Во время войны перед наступлением на Почепском направлении Курской дуги…

Маршала передернуло — такой бестактности он все-таки не ждал. Ну да ладно, недолго уже.

— Покойный отец претендента сделал ребенка медсестре, Ларисе Борисовне Коломиец, ныне проживающей в Ногинске Московской области, на пенсии. Сын живет там же, работает мастером на керамическом заводе. Мать при этом категорически отрицает факт сожительства с Федором Романовым.

— Не дура, — буркнул маршал почти вслух. — Не хочет связываться. Правильно делает. Но убрать, чтоб не забыл!

— Как можно, товарищ маршал. И последнее. В Калининградский порт прибыл сухогруз «Генриэтта Акопян», доставил тысячу двести тонн свежемороженой рыбы пирайя из Южной Америки, коносаменты на этот фракт Свиноматка затребовал через меня, полагаю, это опять попытка завязать какие-то контакты с наиболее реакционными южноамериканскими режимами и хунтами, не исключаю даже выхода на самого Спирохета.

— Сволочь, — буркнул маршал, которому доклад уже надоел до крайности. Все у тебя?

— Так точно, товарищ маршал.

Маршал молча подошел к буфету. Со спины можно было решить, что он безумно занят чтением грузинских букв на этикетках. Именно здесь, в биллиардном бункере, хранил маршал коллекцию грузинских коньяков — память о боевом грузинском друге и прочих славных сынах грузинского народа. Армянских он не держал принципиально, армян вообще по понятным причинам не переваривал, хотя и собирался как минимум одного в ближайшее время съесть. В верхнем ряду, словно выбитый зуб, зияла среди коньяков дырка, похоже было, что бутылку отсюда недавно вынули. Однако же маршал спиртного не пил почти вовсе, да и кто же пьет свою коллекцию? У маршала эта дырка в ряду, как и многое другое нынче, вызывала потепление на душе. Такая удача, как та, что выпала ему третьего дня, стоила не одной только жалкой бутылки, которую он в припадке щедрости подарил конюху. Тот сделал на складе совершенно исключительное открытие, и удачу эту маршал воспринял как доброе предзнаменование. Но не рассказывать же о своих радостях подполковнику. Еще зазнается, хоть и не успеет, надо полагать, слишком много знает, пора уже ему и честь знать.