Читать книгу "Блюз черной собаки - Дмитрий Скирюк"

— Секрет… — пробормотал тот. — Я расскажу тебе историю, парень. Когда Господь низвергнул сатану с небес, то дьявол, прежде чем уйти, схитрил и попросил соизволения оставить людям что-нибудь хорошее, раз уж он столько им сделал плохого. Бог смилостивился, и сатана оставил людям несколько созвучий. Говорят, их было шесть. Они существовали много лет, тысячелетий, их теряли, находили, изменяли, приспосабливали, переделывали для всяких инструментов, пока наконец не появилась такая штука, как гитара с шестью струнами. Это и была та самая лазейка, которую оставил себе старый хитрый Папа Легба. Я слышал от отца, а тот — от своего отца, что шесть аккордов дьявола существуют, сынок, и если их сыграть как надо — в правильном порядке, двери отворятся, и он опять вернётся.

Я шевельнул губами:

— Так, значит, всё дело в аккордах? И вы знаете их, эти аккорды?

Блюзмен усмехнулся, сделал глоток из стакана и снова потянулся за сигарой.

— Парень, — сказал он, выпуская клуб дыма, — не держи меня за дешёвку. Если б я и знал хоть один, то всё равно б тебе не показал! Но в каждом настоящем блюзе точно есть один из них, и бог позволил им существовать.

Я блюзмен, сынок, а не святой, я не пою церковных песен, меня не возьмут в хор, я торгую виски из-под полы, и у меня по всему Техасу в каждом городе есть зазноба. Но никто не заставит меня играть в воскресенье, потому что мама учила меня, что по воскресеньям ни для кого нельзя играть! Ты спрашиваешь, как сыграть блюз так, чтобы он вспугнул кролика и гнал его добрую милю? Так я тебе скажу: забудь всё, чему тебя учили, забудь те правильные аккорды, которые тебе велят играть профессионалы. Эти правильные аккорды совсем не срабатывают в настоящем блюзе. Блюз вышел не из книг, а они оттуда… Я чувствую по голосу: ты крепкий парень, сынок, чем-то похож на моего друга Хадди; он водил меня когда-то. Так вот, если ты строил дороги, мотал срок, пел холлеры в полях, а потом плясал с красотками по воскресеньям в кабачке, то ты меня поймёшь.

— Так что же мне делать, если я хочу играть?

— Хочешь играть, парень, так возьми гитару, обними её, сожми в руках и попытайся врубиться: пока не было гитары, не было и настоящего блюза — все тренькали на банджо, пиликали на скрипке и орали про синие фалды. Гитара — это не просто инструмент. У неё фигура женщины и голос ангела, но если ты не сможешь понять её душу — она заберёт твою, и ты никогда не сможешь приручить её, усёк? Прежде всего найди этот звук. Найди его у себя в голове. Пусть этот звук будет с тобой и днём и ночью. Только тогда ты научишься что-то делать. Пока этого звука нет у тебя в голове, блин, ничего ты не сделаешь, усёк? Если его нет, ищи его. Слушай что-нибудь другое. Хотя бы для начала — ту собаку, которая воет ночью у тебя под окнами: может, хоть она научит тебя, как надо слушать собственное сердце… Вот так, сынок. Вот так.

Тут он умолк, поставил стакан, протянул руку за кресло, взял гитару, утвердил её на круглом пузе так, что она почти упиралась ему в подбородок, и заиграл короткими тягучими пассажами, нанизывая их на глухой, рокочущий, какой-то нутряной ритм:

There’s one kind favor I ask of you,

There’s one kind favor I ask of you,

There’s one kind favor I ask of you,

Please se that my grave is kept clean.

Will you ever hear the church bell toll (boom),

Will you ever hear the church bell toll (boom),

Will you ever hear the church bell toll (boom),

Than you know the poor boy is dead and gone.

Я слушал, как ТОЛСТЫЙ негр воспроизводит это самое «бум» — этот колокольный звон коротким аккордом на простенькой акустике, и не мог пошевелить ни рукой, ни ногой. А тот продолжал петь и играть, устремив свой взор в никуда.

My heart’s stop beating, my hands got cold,

My heart’s stop beating, my hands got cold,

My heart’s stop beating, Lord my hands got cold,

Now I believe what the bible told.

There’s two whie horses in a lane,

There’s two whie horses in a lane,

There’s two whie horses in a lane,

Gonna take me down to my burning ground.

Я слушал — и всё окружающее вдруг начал заволакивать туман, словно что-то пыталось вытолкнуть меня из этого мирка. Я силился прорваться сквозь эту пелену, но звуки становились всё глуше, и только издалека неслось отчаянное, на границе слышимости: «Жан! Жан, очнись! Жан!» Брызги воды с гребного колеса летели мне в лицо, чернокожий гитарист почти совсем исчез из виду. А блюз продолжал звучать. Я задыхался и напрягал слух, еле различая последние строчки:

Oh dig my grave with a silver spade,

You dig my grave with a silver spade,

Well dig my grave with a silver spade,

You may lie me down with my ball&chain.

Наконец я открыл глаза.

— Жан! Жан! Блин, да что с тобой, в конце концов? На тебе лица нет… У тебя всё нормально?

Севрюк склонился надо мной и тряс меня за плечи, заглядывая в глаза. Я замычал и вяло попытался отмахнуться. Лицо моё было мокрым, майка на груди тоже. Очевидно, писатель пытался привести меня в чувство, поливая водой.

— Извини… — пробормотал я и провёл рукой ладонью по лицу. — Я просто устал. Устал и не ел толком уж почти неделю. Отрубаюсь, блин.

— Ну да, молитва и пост — лучший способ достичь просветления, — сердито заметил Севрюк (наверное, кого-то процитировал) и, успокаиваясь, спросил: — А чего не ешь-то? Болеешь, что ли?

— Да так… Душа не принимает. Уже третий день один чай.

— Эх, ты ж!.. А я, дурак, тебя грести заставлял…

— Да ничего. Мне уже лучше.

— К врачу ходил?

— Я сам врач. Да и не до того сейчас.

Севрюк отпустил вёсла и начал шарить по карманам. Лодка продолжала бесшумно скользить по течению на запад, вослед заходящему солнцу. Оставшаяся на другом берегу цапля смотрела нам вслед, но вскоре я потерял её из виду. Постепенно мы приближались к правому берегу. Среди кустов мерцал огонёк костра, по воде стелился дым. Слышался стук топора. Ветерок дул в нашу сторону. Далеко впереди, по залитой закатом водной глади двигалось пятно, я пригляделся и различил байдарку: это возвращались Кэп с Валерой. Лопасти вёсел будто черпали жидкий огонь и подбрасывали его в воздух. Я поёжился. Стало холодать.

Тем временем писатель вытащил полплитки шоколада и протянул мне:

— Держи.

— Спасибо. — Я взял шоколадку и повертел в руках. Плитка показалась непривычно плотной и тяжёлой. Обёртки не было, одна фольга. — Только, боюсь, и шоколад в меня не полезет, — пожаловался я. — Как представлю что-то этакое — сладкое, молочное, заранее всего передёргивает…

Я сказал это и осёкся, внезапно сообразив, что практически дословно повторяю Танукины слова, сказанные ею возле дома с башней.

— Не дрейфь, кусай, — истолковав мои сомнения по-своему, подбодрил меня Вадим. — Только слишком не налегай — это особый шоколад, «Линдт», девяносто девять процентов. Ни молока, ни сахара, только какао и соль. Я его всегда с собой в поход беру. Полплитки на всю ночь хватает. Зелёный чай понижает давление, а тебе полезно немного взбодриться. Дольку съешь сейчас, ещё парочку потом с чаем.