Читать книгу "Первая командировка - Василий Ардаматский"

— Почему? Он же здесь бойко торгует.

— Только я могу знать, как он тут торгует, — ответил Павел Владимирович, строго глянув на Самарина. — Ну хорошо, первый этап нашего дела завершен. Есть ли у хозяев этого дома поставить что-нибудь на стол? Я бы не возражал после такой нервотрепки...

Пухлый кивком головы приказал Граве действовать, и тут же на столе появилась бутылка коньяку, сыр и крекеры. Граве наполнил все рюмки, но Павел Владимирович рюмку Самарина переставил к себе:

— Это его не касается. Кстати, он тут с вами не пил?

— Никогда! — ответил Граве. — Ссылался на больное сердце.

— Молодец! — Павел Владимирович одобрительно хлопнул Самарина по спине. — Разрешите, господа? — Павел Владимирович поднял рюмку: — Вальтер, неси сюда подарки...

— Они разве в чемодане? — испуганно спросил Самарин.

— Сверток! Сверток в синей бумаге! — досадливо пояснил Павел Владимирович.

— Отец, мы его не взяли, — потерянно ответил Самарин.

— Кретин, я же тебе говорил — взять.

— Я нес чемодан.

Павел Владимирович со злым пристуком поставил рюмку на стол:

— Господа, испорчено наше торжество. Ах, балбес, балбес... Господин Граве, ваша машина здесь? Умоляю, съездите с моим балбесом за подарками, это займет каких-нибудь пятнадцать минут. Заодно свезите туда ящик.

Граве посмотрел на Пухлого, тот кивнул. Граве с Самариным тут же уехали.

Павел Владимирович делал вид, что страшно расстроен, и молчал.

Пухлый, помолчав немного, спросил:

— А вы, коммерсанты, я вижу, не унываете?!

— А чего унывать? Дела наши, так или иначе, идут. А война? В чем-то она мешает, а в чем-то и помогает. А кое-кто из наших так попросту преуспевает. Вы, может, слышали о такой немецкой ювелирной фирме Занингера?

— Не доводилось, — усмехнулся Пухлый.

— Так вот, неделю назад я у этого Занингера покупал подарки для вас. Он упаковывает мои покупки и спрашивает: кому такие дорогие подарки в наше смутное время? Это не секрет фирмы? Я ему в ответ: никаких секретов нет, в такое время такие подарки можно делать только близким людям. Тогда он поднял свои знаменитые косматые брови, посмотрел на меня удивленно и говорит: очевидно, у вас очень хорошо идут дела, ведь за такие подарки вы от армии могли бы получить гигантский гешефт. Он, наверно, не знал, что я наци. А я ему заявил, что для меня армия фюрера — святое место. Видели бы вы, как затряслись у него руки. А я еще добавляю: в Мюнхене недавно за такой гешефт девять человек поставили к стенке. И ушел. Ручаюсь, он до сих пор спит плохо. — Павел Владимирович тихо посмеялся и сказал: — Другой раз невольно думаешь, что ваше ведомство работает не в полную силу. Сколько еще всякого дерьма живут без забот, словно в мирное время!

— А как же добыли доллары вы? — вдруг спросил Пухлый.

— Есть у меня канальчик в нейтральную Швейцарию.

— И товар пойдет туда же? — быстро спросил Пухлый.

— О, нет. Разве у вас есть основание считать меня простаком? Этот товар полежит у меня в надежном месте до нашей победы, а тогда рынком станет весь мир. Что, я не прав? А пока, можете мне поверить, я с вами откровенен до конца, я на нашем с вами деле большой прибыли не имею. А если учесть, что я еще сделаю подарочный взнос в партию, мне вообще останется только на жизнь. Но зато тогда... тогда я наверстаю все.

— Ну а что там, в ваших кругах, думают о войне? — осторожно спросил Пухлый.

— Тоже откровенно?

— Да, конечно, — кивнул Пухлый.

— Впрочем, вам я сказать даже обязан. Когда англосаксы начали сбрасывать на нас авиабомбы, настроение резко ухудшилось. Я сам чуть не каждую ночь бегаю в бомбоубежище, а там всякого наслушаешься. Одного такого паникера я сам стащил в полицию. И знаете, кем он оказался?..

Но Пухлый так и не узнал, кем оказался тот паникер, — вернулись Граве с Самариным, который с виноватым видом нес сверток, красиво упакованный в синюю бумагу.

Все снова сели за стол.

— Ну вот, господа, — торжественно начал Павел Владимирович, — чтобы вы не думали, что наша фирма не уважает своих клиентов, разрешите вручить вам подарки, в которых кроме их цены содержится и наша благодарность вам за конечно же не убыточное дело и наша надежда, что мы его продолжим. Господа, обратился он к Пухлому и Граве, — в свертке два подарка, ценность их, в общем, равная, но мы не хотели решать — какой кому. Решите это сами. Я не очень понял роль господина Фольксштайна, но сын уверяет, что подарок нужно сделать и ему.

— Не мешает, — по-родственному поддержал Граве.

— Тогда это сделает уже мой сын. Слышишь, Вальтер? Ту вещицу, которую ты мне показывал...

— Хорошо, отец, я сделаю это завтра же.

— В общем, спасибо вам, — уже выходя из-за стола, сказал Павел Владимирович.

— Спасибо и вам, — улыбался Пухлый.

— Спасибо, — как эхо повторил Граве басом.

— А теперь разрешите с вами проститься. — Павел Владимирович пожал им руки и приказал Самарину подать ему пальто.

Когда они вышли на улицу, Павел Владимирович решительно ускорил шаг.

— Быстро-быстро! — оглядываясь, торопил он Самарина. — Нам надо скорее уйти отсюда.

Уже в трамвае он вдруг рассмеялся:

— Я все боялся, что Граве предложит отвезти нас сейчас на машине, но потом понял: не предложит, не решится оторваться от подарков. Не решился, миленький...

Они поехали не домой, а к Рудзиту. Заспанный, громко кряхтя, он открыл им дверь.

— Носит вас, полуночников! Я уж думал, не случилось ли что, — ворчал он добродушно.

— Случилось, дорогой Рудзит, точнее, должно случиться... Как, товарищ Самарин, должно?

— Должно! — твердо ответил Самарин, подавляя в себе возбуждение, от которого его познабливало.

— Теперь поступаем так: я остаюсь ночевать здесь, а вы идите к Вальрозе. Скажите ему, что я уехал, и, по-возможности, продержитесь возле него подольше. В общем, выдержка, товарищ Самарин, и затем все как прежде и прежние цели. Ты, сынок, держался молодцом. — Было видно, что и сам Павел Владимирович взволнован.

— Мне было у кого учиться, — улыбнулся Самарин.

— Подхалим, — пробурчал Павел Владимирович. — Сюжет с гибелью отца запускайте дней через пять. Будьте здоровы...

И они расстались. Может на всю жизнь.

ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ДЕВЯТАЯ

Вальрозе был еще на службе. Он в эту ночь дежурил. Неожиданному появлению Самарина он обрадовался, потащил с собой на перрон встречать берлинский поезд. Самарин шел за ним, подавляя неслабеющее возбуждение, от которого его все еще прохватывал озноб. Однако, когда они вышли на перрон, его мгновенно отрезвила опасность. С поездом прибывали какие-то военные тузы, и их встречали подобающие тузы местные, одетые в длинные шинели с меховыми воротниками. Самарин огляделся по сторонам — на перроне он был единственный штатский. Вальрозе, как ему было положено, вытянув руки по швам, стоял у входа в здание вокзала, Самарин стал за его спиной — пусть думают, что он агент в штатском той же службы. Приехавшие и встречающие довольно быстро покинули перрон. Появились солдаты из службы Вальрозе, которые по его приказу начали осмотр вагонов. Зажженные к приходу поезда фонари погасли.