Читать книгу "Самая черная птица - Джоэл Роуз"

И услышал стук такой же, но отчетливей того.

«Это тот же стук недавний, — я сказал, — в окно за ставней

Ветер воет неспроста в ней у окошка моего,

Это ветер стукнул ставней у окошка моего,

Ветер — больше ничего».

Только приоткрыл я ставни — вышел Ворон стародавний,

Шумно оправляя траур оперенья своего:

Без поклона, важно, гордо, выступил он чинно, твердо;

С видом леди или лорда у порога моего,

Над дверьми на бюст Паллады у порога моего

Сел — и больше ничего.

И, очнувшись от печали, улыбнулся я вначале,

Видя важность черной птицы, чопорный ее задор,

Я сказал: «Твой вид задорен, твой хохол облезлый череп,

О зловещий древний ворон, там, где мрак Плутон простер,

Как ты гордо назывался там, где мрак Плутон простер?»

Каркнул Ворон: «Nevermore».[27]

Выкрик птицы неуклюжей на меня повеял стужей,

Хоть ответ ее без смысла, невпопад, был явный вздор;

Ведь должны все согласиться, вряд ли может так случиться,

Чтобы в полночь села птица, вылетевши из-за штор,

Вдруг на бюст над дверью села, вылетевши из-за штор,

Птица с кличкой «Nevermore».

Ворон же сидел на бюсте, словно этим словом грусти

Душу всю свою излил он навсегда в ночной простор.

Он сидел, свой клюв сомкнувши, ни пером не шелохнувши,

И шептал я, вдруг вздохнувши: «Как друзья с недавних пор,

Завтра он меня покинет, как надежды с этих пор».

Каркнул Ворон: «Nevermore».

При ответе столь удачном вздрогнул я в затишье мрачном,

И сказал я: «Несомненно, затвердил он с давних пор,

Перенял он это слово от хозяина такого,

Кто под гнетом рока злого слышал, словно приговор,

Похоронный звон надежды и свой смертный приговор

Слышал в этом „Nevermore“».

И с улыбкой, как вначале, я, очнувшись от печали,

Кресло к Ворону подвинул, глядя на него в упор,

Сел на бархате лиловом в размышлении суровом,

Что хотел сказать тем словом Ворон, вещий с давних пор,

Что пророчил мне угрюмо Ворон, вещий с давних пор,

Хриплым карком: «Nevermore».

Так, в полудремоте краткой, размышляя над загадкой,

Чувствуя, как Ворон в сердце мне вонзал горящий взор,

Тусклой люстрой освещенный, головою утомленной

Я хотел склониться, сонный, на подушку на узор.

Ах, она здесь не склонится на подушку на узор

Никогда, о, nevermore!

Мне казалось, что незримо заструились клубы дыма

И ступили серафимы в фимиаме на ковер.

Я воскликнул: «О несчастный, это Бог от муки страстной

Шлет непентес — исцеленье от любви твоей к Линор!

Пей непентес, пей забвенье и забудь свою Линор!»

Каркнул Ворон: «Nevermore!»

Я воскликнул: «Ворон вещий! Птица ты иль дух зловещий!

Дьявол ли тебя направил, буря ль из подземных нор

Занесла тебя под крышу, где я древний Ужас слышу.

Мне скажи, дано ль мне свыше там, у Галаадских гор,

Обрести бальзам от муки, там, у Галаадских гор?»

Каркнул Ворон: «Nevermore!»

Я воскликнул: «Ворон вещий! Птица ты иль дух зловещий!

Если только Бог над нами свод небесный распростер,

Мне скажи: душа, что бремя скорби здесь несет со всеми,

Там обнимет ли, в Эдеме, лучезарную Линор —

Ту святую, что в Эдеме ангелы зовут Линор?»

Каркнул Ворон: «Nevermore!»

«Это знак, чтобы ты оставил дом мой, птица или дьявол! —

Я, вскочив, воскликнул: — С бурей уносись в ночной простор,

Не оставив здесь, однако, черного пера, как знака

Лжи, что ты принес из мрака! С бюста траурный убор

Скинь и клюв твои вынь из сердца! Прочь лети в ночной простор!»

Каркнул Ворон: «Nevermore!»

И сидит, сидит над дверью Ворон, оправляя перья,

С бюста бледного Паллады не слетает с этих пор;

Он глядит в недвижном взлете, словно демон тьмы в дремоте,

И под люстрой, в позолоте, на полу, он тень простер,

И душой из этой тени не взлечу я с этих пор.

Никогда, о, nevermore![28]

Глава 65

Литературные вечера мисс Линч

Коричневая двуколка при мягком свете фонарей покинула Лиспенард-стрит; внутри сидели главный констебль и его дочь.

— Теперь все изменится, — говорила Ольга отцу. — По превзошел самого себя. Поверь мне, папа, он в одно мгновение преобразил американскую литературу. Ты сам услышишь. Это потрясающе. Такая сила в голосе… Женщины теряют голову, и, насколько я могу судить, — добавила она весело, — это доставляет нашему поэту огромное удовольствие.

— А мужчины? Какое впечатление это производит на мужчин?

Девушка вздохнула; сыщик был безнадежен.

— Эдгар не ищет общества мужчин. Он предпочитает общество умных женщин, перед которыми имеет обыкновение произносить что-то вроде монологов, исполненных мечтательно-поэтического красноречия. Мужчины этого не выносят, однако женщины слушают как завороженные. Мечтательным дамам кажутся очень увлекательными подробности домашней трагедии бедняги. Красивая молодая умирающая жена, бедность, его до сих пор не находивший признания гений — все эти темы очень для них интересны и даже служат предметом сплетен.

— В том числе для тебя, Ольга?

— В том числе для меня.

— Так слушай, о дочь моя! — Хейс повернулся к ней, на лице его застыло непроницаемое выражение. — Твой старик отец глаголет тебе: будь осторожна.

— Перестань, папа, — рассмеялась она против воли: ей было весело, но одновременно она испытывала досаду.

— Должен напомнить тебе, дорогая, что я уже имел удовольствие слушать декламацию мистера По, будучи среди первых свидетелей воздействия, которое стихотворение оказывает на аудиторию. Такое впечатление, что эта вирша покорила всех.

— Папа, не забывай, что Эдгара ненавидят. Ворон вызвал на свет его врагов, а их довольно много.

В этот момент двуколка свернула с Шестой авеню и остановилась перед домом номер 116 по Уэйверли-плейс. Старина Хейс достал из кармана пальто кошелек, заплатил кучеру причитающиеся ему пятьдесят центов и отправился вслед за дочерью.

Дом принадлежал подруге Ольги и ее коллеге по Бруклинской женской академии, мисс Анне Линч. Это был самый популярный из всех нью-йоркских салонов, куда регулярно являлись леди и джентльмены из высших слоев общества и культурной элиты на литературные вечера.