Читать книгу "Инструктор по выживанию. Чрезвычайное положение - Николай Мороз"

Но это все потом, сначала нужно стреножить, а лучше вырубить к чертовой матери этого гада. Егор вслушивался, пытался разобрать в звоне и гуле любой звук, который укажет, в какой стороне затаился бандит. Но все зря, цветные круги перед глазами слились в рваное яркое пятно, в голове раздавался торжественный перезвон. Егор еще раз попытался подняться на ноги, но боевик опередил его. От ударов по голове Егор на несколько секунд потерял сознание, но очнулся от боли. Ему удалось сесть, а потом и подняться на ноги. Стена за спиной качалась, трава под ногами стала скользкой. И откуда-то взялся туман, он поднимался с земли, и в нем уже пропал и Женька, и «Хаммер» с открытой водительской дверцей, и половина березы. И того, в черном, тоже заволокло дымкой, прихрамывая, он брел к остаткам ограды и клонился на левый бок. Егор оторвался от стены и пошел следом, придерживаясь за стену здоровой рукой. Но шероховатый красный кирпич остался позади, Егор остановился и прищурился, помотал головой, отгоняя накатившую сонную одурь. Тумана тут пока мало, надо успеть, пока он не заволок все вокруг, пока видна тропа, ведущая к роднику, и черноволосая макушка, исчезающая за сосновым стволом.

Шаг, другой, третий – и земля резко пошла вниз, пропала из-под ног, Егор покатился по тропе вниз, сшиб боевика с ног и попытался встать. Но «проповедник» оказался проворнее, схватил Егора за ворот свитера и поволок к болоту. Горло перехватило, круги перед глазами из желтых стали белыми, а тяжесть в руке исчезла, и боль тоже, зато появился туман. Он стекал с пригорка, в нем утонули и образы, и звуки, пропал и плеск воды в роднике, и шум леса, и крики птиц. Один удар по голове, еще один, блеск то ли кольца, то ли лезвия ножа – непонятно. И снова слышится злобная шипящая скороговорка – то ли проклятье, то ли молитва. «Зови-зови, здесь пророк тебя не услышит, это моя земля, чужие всегда дохли в наших лесах – и до тебя, и после тебя. За полтыщи лет по этой дороге какая только сволочь не шлялась, а уж сколько костей в лесу по обочинам лежит…» – в глаза ударил солнечный луч, но его тут же закрыла чья-то тень. Боевик склонился над поверженным врагом, пытался понять, жив тот или уже нет. И этих секунд Егору вполне хватило – одно быстрое сильное движение, стремительный выпад, удар в живот, поворот ножа в ране – и все. Надо бы повторить, но сил даже на то, чтобы выдернуть финку, не осталось. «Проповедник», не проронив ни звука, рухнул на Егора, придавил его своей тушей.

«Врешь, скотина», – Егор кое-как выкарабкался из-под убитого и вдавил его голову в болотную грязь, уперся коленом в короткостриженый под черной шапкой затылок. «Пятьсот один, пятьсот два, пятьсот три… пятьсот десять…» – сил не осталось, Егор свалился в болотину, ползком добрался до сосны, сел и прислонился к ней спиной. Вытащил из штанов ремень, перемотал намертво руку выше запястья. Попытался согнуть на раненой руке пальцы, но они лишь слегка шевельнулись, дрогнули и остались неподвижными. Здесь две артерии – лучевая и локтевая, какая-то из них наверняка повреждена, плюс задето сухожилие. Кровь уже почти остановилась, но все еще продолжала сочиться из раны, рукав свитера можно было выжимать. Егор почувствовал, как ниже места наложения жгута рука начинает неметь. Пора ослабить его, но сначала надо выбраться отсюда. Егор поднялся на ноги, посмотрел на неподвижно лежащего мордой в мокром мху и тине «проповедника» и поплелся по грязи к роднику. Очень холодно, хочется пить и спать, тошнит, да еще почему-то дрожит здоровая левая рука.

«Как тогда… а еще говорят, что снаряд в одну воронку дважды не падает… Вранье, значит», – память подбросила воспоминание, как его, раненного в живот, волокли с поля боя к пункту первой медицинской помощи. Тащили двое, один – схватив его под мышки, при этом отстреливаясь, второй – сам с обожженной ладонью, когда в горячке хватанул ствол автомата, нес Егора, держа под коленями. В такой скрюченной позе его и пронесли почти полтора километра. Короче, в печени образовался тромб, это тогда и спасло. В сознании он был до последней минуты, до наркоза, но в глубоком шоке. Боли не было, навалилась сладкая, приятная дрема – липкая, тягучая. В тот момент он понимал, что «уходит», но поделать с собой ничего не мог, но на крик над головой, на вопли и ругань пришлось поневоле открыть глаза. «Архипов, ты обалдел? Нашел место, где помирать! На меня смотри! На меня, говорю!» – орал боец из его группы и со всей дури бил по щекам старшего по званию. Егор напрягся из последних сил, честно старался не заснуть. А оперировали тогда в палатке, поставленной в недостроенном ангаре без крыши. Но там были врачи, злые, взмыленные, оравшие матом, была капельница и наркоз. А сейчас надо умыться, выпить ледяной воды, от которой ломит зубы, подняться и идти через болото к машине, к своим. И он вернется за ними, обязательно вернется, только немного попозже, когда отдохнет, поспит минут десять, вернее, закроет и сразу же откроет глаза… Потом… утром… следующей жизни…

* * *

Они все умерли вместе с ним – и Ольга, и Авдеич, Лиза, сосредоточенный Пашка. Показывалась ненадолго Даша, кашляла, зажимая обеими руками рот, и исчезала. И вместе с ними всегда приходил кот – полосатый, наглый и сытый. Он садился у дверей и молча смотрел на Егора, пока остальные двигались рядом, переговаривались беззвучно, смешно шевеля губами. «Разве дети тоже попадают в ад? Неужели это кара за то, что не слушались родителей, получали двойки и прогуливали уроки? Не слишком ли сурово?» – эта мысль преследовала Егора уже давно, несколько… Чего? Дней, часов, лет? Или минут – время больше не бежало вперед и не ползло, как гусеница. Оно свилось витками «егозы» и шуршало от малейшего движения, даже дыхания, как серпантин. Сквозь него проходил кот, смотрел внимательно на Егора желто-зелеными глазищами и неспешно удалялся. Потом появились голоса, Егор различал отдельные слова, и многие казались ему знакомыми: шприц, перевязка, тарелка. А потом он почувствовал запах, одуряющий, невозможный запах манной каши. «На том свете неплохая кухня», – Егор попытался сесть, но сил не хватило даже приподняться на локтях. От неловкого движения вернулась боль, но не острая, а тягучая, похожая на зубную. Зато болело все и сразу, каждая косточка, связка и мышца напоминали о себе, о своем местонахождении в теле.

После смерти боли нет – это всем известно, значит, он еще здесь, небеса то ли отказались от грешника, то ли там, наверху, пока нет свободных мест. В любом случае это не так плохо – в комнате темно, из коридора через приоткрытую дверь падает полоска тусклого света, над левой бровью, похоже, наклеен пластырь. И, кажется, еще на подбородке. Вторая попытка сесть удалась, Егор осмотрелся в полумраке, посмотрел на голую по локоть правую руку. Ничего не понятно, кожа выше запястья заклеена белыми вертикальными полосками. И не совсем белыми, их края темнеют на глазах. К подоконнику придвинут стол, завален коробками и пакетами, рядом стоит белый пластиковый стул, а из-под него светятся две желтые точки. Они переместились влево, пропали на мгновение, и на полу что-то зашуршало. Темное пятно на полу зашевелилось, моргнуло желтыми глазищами и подобралось перед прыжком.

– Иди отсюда, – попытался выгнать зверя Егор, но кот даже ухом не повел. Поджал лапы, вытянул хвост и одним легким движением оказался на одеяле. Егор растерялся не столько от наглости скотины, сколько от того, что бред никуда не делся, трансформировался, стал реальностью. Котяра потоптался, покружился на месте и улегся Егору на живот, заурчал, как маленький трактор. – Что тебе надо, скотина? Катись. – Егор попытался поднять руку, но разрезанное запястье ответило болью, закружилась голова, тяжело и сильно стукнуло сердце. Пришлось сползти обратно на подушку, полежать несколько минут с закрытыми глазами. Нет, так дело не пойдет, надо немедленно выяснить, в чем дело и где он находится. Но попытка встать с дивана провалилась – в глазах потемнело, к горлу подступила тошнота, Егор снова почувствовал, как покрывается липким ледяным потом. «Не так быстро», – приказал он себе, но больше ничего подумать и сделать не успел, комнату заволокло чернильной темнотой, и в ней пропал проклятый кот. А вместо него появилась Ольга, она сидела рядом на диване, плакала и улыбалась одновременно.