Читать книгу "Пять капель смерти - Антон Чиж"

— Что-то срочное?

— Нашел кое-какие интересные данные по гермафродитам… — говорю.

— Аполлон Григорьевич, это очень интересно, но сейчас не до лекций, — и уже к дверям бежит.

Это совсем ни в какие ворота!

— Может, послушаете?

— После, дорогой друг. Все, что связано с Наливайным, меня уже интересует мало. Дорога каждая минута…

И пулей выскакивает. Совсем не в себе друг наш пребывал. А ведь если бы послушал…

Конспект лекций полковника жандармского корпуса Герасимова Александра Васильевича, начальника петербургского Охранного отделения в отставке

В этот день у меня дел было выше головы. Требовалось завершить расследование происшествия 6 января, когда по нелепой случайности чуть не погибли император и его семья. Государь возглавил процессию к крещенской проруби у Зимнего дворца, которая считалась святой Иорданью. Ровно в полдень был дан залп из батареи на стрелке Васильевского острова. Одна из пушек оказалась заряжена боевой картечью. Заряд ударил поверх толпы сановных гостей и выбил стекла дворца. Я лично вел допросы подозреваемых в халатности или преступном умысле.

К тому же обстановка в городе становилась угрожающей. Бастовало сто семь тысяч рабочих, но власти не предпринимали решительных мер. Я предложил арестовать Гапона и тем самым обезглавить рабочее движение. Как агент, поп не выполнил стоящих перед ним задач и явно начал свою игру. Но оказалось, что Гапону удалось получить честное «солдатское» слово градоначальника Фуллона, что его не арестуют. Я мог злиться на такую непростительную слепоту высших чиновников, но поделать ничего не мог.

Шмелем поручил заниматься самым опытным моим офицерам: ротмистрам Илье Дукальскому и Михаилу фон Котену.

Им были поставлена задача: выяснить, что за вещество изобрел профессор Окунёв и каким образом оно может действовать. Также я потребовал выбить четкие показания, что мой предшественник, подполковник Кременецкий, был завербован Никой Карловной Полонской и работал на революционное подполье. А заодно проверить, не проводил ли господин Ванзаров неразрешенных допросов и не получил ли информацию о загадочном составе.

Подчиненные обещали, что не пройдет и часа, как на стол лягут признательные показания. Сомневаться в их способностях мне не приходилось, и я окунулся в неотложные дела.

Воспоминания сотрудника петербургской сыскной полиции ротмистра Джуранского Мечислава Николаевича

Вырвал я у Казанского участка пролетку, уселись с начальником, едем. Вернее, мчимся. Кучер наш, городовой Ерохин, лихим наездником оказался. Кнут так и свищет, молодец, с ветерком прокатил. Конечно, перед важным делом Ванзарову надо подумать, мысли разные в порядок привести, но меня так и распирает, не могу удержаться.

— Отчего такая срочность, Родион Георгиевич? — спрашиваю.

Он ко мне наклонился, вроде чтобы городовой не услышал лишнего, и говорит:

— Помните молодого человека, который ошибся комнатой, когда проводили обыск в «Сан-Ремо»?

— Отлично помню.

— Юный денди наверняка Ричард Эбсворт, сын председателя правления «Калинкина».

И что тут такого? Не могу понять, ради чего надо нестись сломя голову. Ванзаров словно мое затруднение понял и спрашивает:

— Почему Зелиньска не напоила юного Эбсворта сомой, а оставила живым?

Опять майевтика проклятая.

— Может, влюбились? — говорю.

— Ей нужен человек, который может беспрепятственно войти в пивные цеха и вылить в чаны отраву. Сын председателя правления — вне подозрений.

— Ах ты ж… — у меня само собой вырвалось крепкое кавалерийское словцо.

— Истина всегда перед вами, — говорит Ванзаров. — Надо только ее увидеть.

Ему-то хорошо говорить. А я вот ничего не вижу, пока меня носом не ткнут. Такая вот досада.

Конспект лекций полковника жандармского корпуса Герасимова Александра Васильевича, начальника петербургского Охранного отделения в отставке

В восьмом часу я вспомнил, что от подчиненных нет ни слуху ни духу. А между тем прошло более пяти часов, как они занимались Шмелем. Я спустился в тюремные подвалы, которые располагались прямо в нашем здании на Мойке, 12. Камеры были устроены для временного содержания тех, кого часто вызывали на допросы по текущим делам.

Дежурный унтер-офицер тюремного блока открыл дверь камеры номер 5. Когда я переступил порог, ротмистр фон Котен вылил ведро на арестантку. Она застонала. Без сомнения, помощники постарались от души.

На ней не осталось живого места. Связали руки, губы разбили в кровавое месиво. На полу валялась шахматная доска с обрывками кожи и кровавыми разводами. Видимо, ломали пальцы между створок. Платье сорвали до пояса. На груди виднелись пятна от прижигания сигаретами. Тело пересекали следы плеточных ударов. В общем, допрос по высшему уровню.

Оба мои офицера так наработались, что в холодном подвале скинули мундиры, оставшись в сорочках с закатанными рукавами. Дукальский помахивал кожаной грушей, наполненной песком. Заметив меня, приняли стойку «смирно».

Я подошел к столу, на котором стояла пишущая машинка со вставленным листом. На нем появились заглавие проводимого допроса с датой и ответ на первый вопрос. Я прочитал, что барышню зовут Ядвига Зелиньска. Выдергиваю листок из каретки, предъявляю офицерам.

— И это все? За пять часов пристрастного допроса?

— Стараемся, господин полковник, — рапортует Дукальский.

— А результаты?

— Молчит.

— На любой вопрос отвечала бранью и пела польские песни, — добавляет фон Котен.

— Прекрасно, господа, — говорю, комкая лист и бросая на пол. — Не смогли разговорить слабую женщину. Хороши, нечего сказать!

Дукальский грушу с песком отбросил и говорит:

— Прикажете применить особые средства?

От красоты ее остались жалкие ошметки. Ах, мой бедный Шмель. Не надо было играть с нами. Жало-то уже вырвали. И тут мне пришла на ум интересная мысль: а ведь госпожи Зелиньской формально не существует. Она не имеет вида на жительство в столице и вообще здесь никогда не появлялась. Значит, не надо сообщать прокурору про арест и объяснять, кто она такая и почему потребовалось задержание. А госпожа Полонская может бесследно исчезнуть. Всякое бывает в столице. Вот пусть полиция и ищет. Что же касается агента Шмеля, то стоит уничтожить личное дело в сейфе, и этот персонаж растворится. Перестанет существовать. Нигде, ни в одном докладе настоящее имя не упоминалось. А строка в расходной ведомости перейдет другому агенту. Выпускать из камеры в таком виде Зелиньску невозможно. Она должна заговорить любой ценой.

— Делайте что хотите, но к утру у меня должен быть подписанный ее рукой подробный протокол допроса. Вам ясно? Подробный!