Читать книгу "Терракотовые сестры - Людмила Коротич"

И засмеялась. Они с Машей смеялись вместе. А потом взялись за ремонт мехов. Новорожденный паучонок носился вокруг. Сестры перекидывались шутками, которые возникали из ничего, и смех, смех над сильно побитыми стенами крепости, смех не истеричный и не отчаянный, а живой, теплый, негромкий, звучал, как журчит ручей, наполняя жизнью берега. И вот уже кто-то запел тихо, кто-то подхватил. Кто-то заговорил с соседом, кто-то молча поднялся и принялся за работу. Жизнь и мир, побеждающие войну, тихая непоколебимая уверенность в собственной правоте, стоящая крепче, чем скала, уже охватывали Форт. Следы битвы, разрушений, пожарища стирались, уменьшались, уже не казались такими уж тяжелыми, обмытые смехом и песней. Крепость затягивала свои раны, обласканная солнцем и участием живых.

К полудню из кухни уже так пахло похлебкой, что Говард поклялась бы на чем и чем угодно, слюнки потекли наверняка и у ночных захватчиков. Не зря же они затянули свои молебные песни и забряцали колокольчиками с какой-то поспешной суетливостью, без обычного порядка и достоинства. Защитники же погрузили ложки в ароматный густой взвар, и вкуснее, конечно, они в жизни ничего в тот момент не помнили.

И вот тут-то оно и случилось.

Взвыло море. Тот самый рев, который разогнал несколько дней назад фанатиков Дария, сейчас звучал с умноженной силой. И Мэри Лу услышала в нем еще и ярость. На щеках Казаковой взыграли упрямые желваки, и женщина поняла – не только она слышит зло в этом реве.

Маслянистая синь воды заходила ходуном, задергалась и пошла пузырями, словно закипала. Только пузыри не доходили до поверхности и были гигантскими. Удерживаемые соленой поверхностью, они застывали в неподвижности у границы воды и воздуха. И можно было видеть, что шары эти не пустые внутри. Что-то бурое переливалось в каждом из пузырей, как будто гладь покрывается волдырями и фурункулами. Гигантские волны двигались по морю, но ни одна из сфер не лопнула пока.

– На Мертвом море не бывает штормов, – только и смогла произнести Маша.

– А это и не шторм, – хриплым голосом отозвался седоусый воин-бербер, Казакова не запомнила еще его имени. – Это новая беда…

«…Удивительно крепкий у меня череп! – думал Фархад. – Сознание от удара теряю, а кости целы, хвала отцу с матерью!»

Он пришел в себя и тут же сообразил – лучше, чтоб этого пока не замечали остальные. Он снова в лагере врагов. Верный палаш лежал рядом на земле, окровавленный, как и его хозяин. Не удалось долго скрываться. Орденские братья обходили раненых, перевязывали, отрывая на бинты полосы своих белых ряс, молились над умирающими, подбадривали живых.

Они все еще считали Фархада своим, надежно скованного силой пресветлого пророка. И кузнец не спешил их разубеждать. Молча дал перевязать голову худющему парню в одеждах послушника. Тот ловко справился и поднял руку для благословения, но Фархад, чтобы не юродствовать, застонал и попросил:

– Пить!

Лекарь счел воду важнее знаков и протянул кузнецу флягу. И тут же врачевателя окликнули другие раненые. Тот поспешил к ним, не довершив тайных знаков.

«Теперь я побуду глазами и ушами Форта, Мэриш, – улыбнулся своим мыслям Фархад. – А может, и кинжалом». Тут же рука потянулась к оружию: к воинам вышли Пресветлый и Самум. Оба в белых одеждах, оба с массивными золотыми знаками Спасителя на толстой цепи на груди. Только Дарий смиренно накинул капюшон на голову, а Самум так и не сменил полосатой повязки пустынника. Трое просветленных следовали за главными в лагере неотступно.

– Братья! Воины! – воскликнул Самум зычным, неожиданно красивым и сильным голосом для такого невзрачного существа, как он. – Вы – герои! И каждый, кто получил хоть царапину в ночном бою сегодня, получит от меня мешок золота, когда я сяду на престол в морской крепости! Это будет столица империи, а разрастется она до побережья великого западного и восточного океанов! Наша власть будет везде, где уместится нога взрослого воина. И каждый, кто войдет сегодня со мной в логово людей Сокола, станет моим наместником в области размером в сто полетов стрелы! Тот же, кто повернет назад без приказа, кто побежит в новой атаке назад, будет бегать всю свою жизнь, и дети его будут рабами слуг в моей империи!

– И не будет им покоя ни живым ни мертвым, – хором произнесли просветленные. – Не потерпит Спаситель предательства. Пресветлый отнимет защитную длань, и даже в смерти трусы будут страдать.

Тут же ударили цимбалы и тамбурины. Люди поспешно забормотали молитвы. У Фархада закружилась голова, и холод ударил в грудь. Он едва удержался, чтобы не запаниковать, предчувствуя рецидив: от одного взгляда Пресветлого кузнец мог впасть в безволие. Скорее склонив голову, Фархад зажмурился и стал перебирать в мыслях самые дорогие и яркие образы в своей жизни. Он загривком чувствовал, что сейчас, пока сидит с опущенными глазами, Пресветлый снимает с головы капюшон и устремляет глаза на войска. Мягкий взгляд, но от него стынет кровь и меркнет разум. Каждый, кто встретится с лучащимся омутом взгляда Пресветлого, теряет волю и себя самого.

– Спаситель милостив, – говорит Дарий тихо, но грохот барабанов не в силах заглушить его голоса. – Он готов принять в свои объятия прямо сейчас тех, кто не в силах больше ждать, кто не может сражаться или чьи раны слишком опасны. Придите, страдающие души!

– На колени! – рявкнули просветленные, и те, кто слишком устал или изранен во время штурма, кто уже не хотел богатства и славы, падали, обращая лица к пророку.

Он лишь смотрел, лишь протягивал руку к слабому – и тот со стоном падал на землю, уже навсегда. На лице мертвеца застывала счастливая улыбка. Фархад готов был поклясться, что в этот миг он видел, как что-то легкое, трепещущее, как большая бабочка, но полупрозрачное отделялось от сердца человека и устремлялось ввысь. Но вот остальное видели не все, в этом кузнец не сомневался. Потому что иначе не шли бы за Дарием и его господином на смерть и дальше сотни и сотни наивных и простодушных. Не многие бы хотели себе такой участи.

Нежное существо, оторвавшись от бренного тела человека-хозяина, поднималось к небу, но поднявшись на высоту чуть выше головы пророка, начинало биться и разваливаться на куски. Щупальца темного спрута цвета пустоты с миллионами тонких ног-нитей хватали душу и разрывали, скручивали, и наконец та исчезала совсем, как капля воды над горячим песком. Фархаду казалось, что он даже слышал стон растерзанной души. Но труп хозяина лежал с улыбкой на устах, и все вокруг думали, что он наконец-то счастлив. Одна, другая, третья, десятая, сотая бабочка исчезала в сетях ненасытного монстра пустоты, и он только разрастался, не теряя аппетита. И более того, с каждым проглоченным щупальца становились больше, длиннее. Они сеткой распластались над лагерем и тянулись в сторону моря.

– Нет! Нет, я не хочу, оставьте меня! – вдруг прервал обряд чей-то истошный крик. Все вздрогнули: один из только что стоявших на коленях засомневался. А может, увидел?

Но его крик уже не прервал роста паутины из пустоты. Она стремительно увеличивалась, удлинялась. И в тот момент, когда щупальца достигли побережья – это видел только Фархад, выпутавшийся из паутины чар Пресветлого, – море взревело.