Читать книгу "Взвод специальной разведки - Александр Тамоников"

Комбат прищурил глаза:

— Вот даже так? Сами в пекло, а меня, значит, в сторону? Меня? Командира батальона? Так, вкратце, что вы задумали?

Калинин, поняв, что от комбата не отделаться, ответил коротко:

— Взять Амирхана и освободить заложников!

Брови Глобчака полезли вверх:

— Ни хрена кренделя! Что, вот так просто взять и захватить самого Амира, а заодно и начальника штаба со свитой освободить?

— Именно так, Сергей Сергеевич!

— Ну, тогда у меня нет слов! Только не представляю, как вы сможете провернуть это дельце.

— Я же сказал, товарищ майор, уже сегодня вечером, ну, может, завтра к утру вы все будете знать! А сейчас прошу отпустить со мной начальника клуба.

Комбат вновь удивился:

— Капитана Ерохина?

— Так точно!

— Да он уж, наверное, в дугу в своем отсеке. Последнее время вообще не просыхает. Быстрей бы в Союз его отправить.

— Так это к лучшему, что он пьян! И не ругайте его, вам, если сложится, еще орден ему придется цеплять.

— Ни черта не понимаю! Но хрен с тобой, забирай Ероху! Технику тоже будешь выводить?

— Нет, она не потребуется. Да, скоро «вертушка» к нам прибудет. Сделайте одолжение, передайте ротному, чтобы загрузил в нее моих ребят. Я сейчас отъеду. А взвод должен быть готов к вылету в любую минуту!

Глобчак спросил:

— Вы с командованием дивизии свои планы обсуждали? «Добро» на них получили?

— Нет! Все взял на себя Гуреев.

— Лихо! Ой, Саня, как бы не попасть тебе!

— Главное — заложников освободить, Соню из лап моджахедов вырвать, остальное мне до лампочки. Амирхан тоже, но без него не обойтись. Ладно, товарищ майор, побежал я?

— Беги, Олень, беги, смотри, копыта не пообломай!

— Прорвемся!

Командир проводил взглядом подчиненного. По Уставу он должен был запретить старшему лейтенанту вывод взвода на не запланированную штабом акцию. Но тогда все у старшего лейтенанта с особистом сорвется. А они, видимо, задумали что-то стоящее, но что следовало проводить в режиме строжайшей секретности и экстренно. Конечно, с майора спросят, почему он разрешил вылет взвода в неизвестном направлении, не имея на это ни приказа сверху, ни собственного утвержденного плана боевой работы. И не дай бог, что-то сорвется у Гуреева с Калининым. Тогда спросят в прокуратуре. Но Устав Уставом, а есть еще и кодекс офицерской чести. И запрети сейчас Глобчак выход с территории Калинину, как он посмотрит в глаза офицеру, если в результате погибнут заложники и среди них невеста старшего лейтенанта? Чем оправдает свое решение? Уставом? Да, им оправдать можно многое, но не все. Трусость, например. И именно трусость, боязнь за свое личное благополучие проявит командир батальона, остановив подчиненного. Глобчак не был трусом и о карьере думал меньше всего. Поэтому он, махнув рукой и вызвав к себе командира роты спецназа, отправился в штаб. Будь что будет!

Калинин обнаружил Ерохина в его клубной конторке. Тот был пьян, но не настолько, чтобы не соображать и не двигаться. Александру, правда, долго пришлось объяснять начальнику клуба, что надо сделать. Но когда тот наконец понял, в глазах его вспыхнул озорной огонек.

— Значит, самого Амирхана брать едем? Дела! Едем, Саня, разыграем все как по нотам.

— Тебе бы душ холодный принять!

— Ерунда, по дороге развеюсь, и потом пьяный я более предпочтителен в предстоящей работе, сам же говорил!

— Ладно, поехали.

Офицеры вышли из клуба, взобрались на БРДМ.

Калинин приказал Шарадзе:

— А теперь, Гоги, рви когти в Уграм!

— Понял, командир.

В машине находились еще два бойца.

Отъехав от части с километр, Калинин вызвал Гуреева. Тот ответил немедленно. И сообщил, что находится на подъезде к афганскому поселку. На окраине встанет, будет ждать следующего сеанса связи. Ахмад с ним. Группа связистов готова осуществить радиоперехват разговора Амирхана с базой, где содержатся заложники, и запеленговать это место.

Калинин проговорил:

— Порядок!

БРДМ вошел в Уграм.

Остановились на площади.

Калинин обратился к Ерохину:

— Слава, тебе все ясно?

Начальник клуба браво ответил:

— Какие могут быть сомнения, Саня? Обработаем ублюдка в самом лучшем виде.

— Только учти, Слава, сначала игра, как обычно, чтобы этот урод ничего не заподозрил и не успел подать сигнал опасности. Здесь в улочках наверняка не один десяток его джигитов обретается.

Начальник клуба согласился:

— Это уж точно! Но… Саша, раз я сказал: обработаем в лучшем виде, то так оно и будет.

Командир взвода приказал боевой машине встать так, чтобы она была в секторе прямого обстрела улочки, куда собрались податься офицеры. Убедившись, что к началу акции все готово, Калинин бросил в эфир:

— Стена! Я — Олень! Выхожу на исходную.

Услышав в ответ: «С богом», переключил рацию на «прием».

Калинин с Ерохиным не спеша, что-то оживленно обсуждая, направились к знакомой торговой лавке. Сзади их сопровождал солдат, который, как обычно, тревожно озирался по сторонам.

Дверь открыл Ерохин, выкрикнул от входа:

— Салам, Оман!

Дуканщик удивленно поднял взгляд на вошедших знакомых офицеров. Их сегодня он никак не ожидал. Но это не являлось чем-то из ряда вон выходящим. Офицеры могли заявиться за водкой даже ночью, в нарушение установленных их командованием правил. Таков уж был по натуре советский офицер.

Оман ответил:

— Салам, уважаемые гости!

Начальник клуба прошел к стойке, навалился на нее всем телом. Афганец отвернул физиономию от запаха спиртного, который шел от капитана.

— Как дела, Оман? Как торговля?

— Слава Аллаху, все хорошо!

— Э-э! Че-то ты мудришь! Видок у тебя какой-то невеселый, случилось что? Может, из наших кто обидел, так ты только скажи, разберемся.

Оман отрицательно покачал головой:

— Нет, Слава, ваши здесь ни при чем, родственник заболел, вот и печалюсь. Близкий родственник, хороший человек, а вот болезнь свалила его.

Начальник клуба предложил:

— Так давай я тебе лекарства достану. У меня в госпитале связи налажены. Только список составь, и все дела. Бабки, правда, придется отвалить, но для тебя это не проблема.

Дуканщик отказался от предложения капитана:

— Ничего не надо, Слава! Пусть Аллах решит его участь. Все в его руках. Суждено умереть — умрет, нет — выживет, у нас — так.