Читать книгу "Вычеркнутый из жизни - Арчибальд Кронин"

А что если обвинение, милостивые государи, нечестно выполняет свои обязанности? Что если исполнители закона, выявив подозреваемую личность, используют все имеющиеся в законе лазейки, все средства ораторского искусства, все тонкости и трюки убеждения, все методы давления и запугивания, чтобы доказать, что они правы, что они по справедливости привлекли виновного к ответу?

У государства, представителем которого является обвинитель, имеются, милостивые государи, немалые ресурсы — умные люди, деньги и неоспоримый авторитет. Те, кто выступает от его имени, будучи всего лишь людьми, стремятся не только подтвердить свои вполне законные подозрения, но и продвинуться, быть на хорошем счету у общества. Эксперты, которых привлекает обвинение, люди в высшей степени опытные и достойные, могут тем не менее попасть под влияние уже сложившегося мнения. Начальник полиции, считая, что он задержал преступника, переворачивает небо и землю, чтобы добиться осуждения. Полицейские врачи, вызванные обвинением для обследования ножа, молотка или другого орудия убийства, редко говорят: «На этом предмете нет крови». Они говорят чаще: «Материал, из которого сделан данный предмет, не дает возможности прийти к окончательным выводам». Или далее: «Замечены следы частиц, которые вполне могут быть кровью». Словом, милостивые государи, стоит какому-нибудь бедняге попасть под подозрение или своими действиями непроизвольно навлечь на себя таковое, как к нему уже относятся с предубеждением, с враждебностью, пагубной для него.

Давайте рассмотрим, что же произошло с этим ничем не примечательным членом нашего общества, далеко не сильной личностью, немного безответственным, быть может, не лишенным тщеславия, но, в общем, человеком не хуже и не лучше других. Несчастливая жизнь дома, холодная атмосфера, созданная строгой женой-пуританкой, естественно привела к тому, что он стал искать более приятное и ласковое лицо, на котором мог бы отдохнуть его взгляд. Тут как раз приятель знакомит его с хорошенькой молодой женщиной. Он затевает с ней легкий флирт, а две или три недели спустя, сидя один в захолустной гостинице маленького городка, решает послать ей открытку — приглашение отобедать с ним, на которой рисует сельский пейзаж. Затем, всего несколько дней спустя, он, к своему ужасу, узнает, из кричащих заголовков вечерних газет, что эта женщина зверски убита и полиция повсюду разыскивает того, кто послал открытку, воспроизведенную во всех газетах страны.

Как он должен был поступить? Он понимает, что следовало бы пойти в полицию и добровольно признаться в том, что он — отправитель открытки. Но мысль, что все это станет широко известно, нежелание ввязываться в запутанную историю удерживает его. К тому же он наверняка знает: его спросят, где он был восьмого сентября между восемью и девятью часами вечера. Оглядываясь назад, он с тревогой вспоминает, что ходил один в кино и заснул там во время сеанса. Ничего не стоящее алиби! Ну кто видел его там в темноте? Даже кассирша, когда он брал билет, не подняла головы и не взглянула на него. Так что никто не может прийти к нему на помощь в роковой час.

Насмерть перепуганный, он теряет голову и, вместо того чтобы отправиться в полицию, принимает глупейшее решение — состряпать себе алиби с помощью приятеля. В это самое время выясняется, что он — отправитель открытки. Он пытается доказать свое алиби, и его тотчас опровергают, уличая во лжи. С этой минуты он пойман: falsus in uno falsus in omnibus.[3]Улики против него громоздятся горой. Но тут всплывают новые данные: например, оригинальный кошелек, найденный возле трупа, зеленый велосипед, на котором, по-видимому, приехал убийца. Мэфри знать не знал о кошельке и велосипеде. Тем не менее это признается несущественным, об этих вещах просто забывают, не учитывают их при обвинении. Раз они не укладываются в нужные рамки, значит, их следует отмести. И прокурор, исполненный горячей жажды правосудия, в своей речи даже не упоминает о них.

Милостивые государи, я утверждаю, что в деле Риза Мэфри обвинение всячески стремилось воспрепятствовать — и действительно воспрепятствовало — справедливому суду. Пусть я несовершенно изложил факты, но, милостивые государи, нам никуда не уйти от того, что столь серьезные противоречия не были приняты во внимание. Более того: прокурор в ходе процесса, и прежде всего в своем обращении к присяжным, высказал ряд достаточно мрачных предположений, гибельных для обвиняемого.

Вся речь прокурора была донельзя театральной, к тому же она изобиловала пагубными намеками, рассчитанными на то, чтобы повлиять на присяжных и заставить их вынести обвинительный вердикт.

Милостивые государи, когда на карту поставлена человеческая жизнь, нет места речам, воздействующим не на ум, а на чувства присяжных, речам, которые не озаряют людей ясным светом логики, а возбуждают в них буйные чувства: ужас, гнев, отвращение, жажду мести. Подобные речи иной раз сопровождаются еще более возмутительной комедией, когда ученый муж берет в руки орудие убийства, швыряет его на пол, словно бы даже наносит роковой удар; и эта мелодрама превращает торжественную арену, где вершится правосудие, в дешевый балаган. Я считаю, что речь, произнесенная обвинителем Риза Мэфри, и то, к а к она была произнесена, подрывают основы нашего правосудия, и полагаю, что суд не замедлит согласиться со мной.

Грэхем сделал передышку, и Пол, весь напрягшись от волнения, бросил быстрый взгляд на Спротта. Красное лицо сэра Мэтью было смертельно бледно, губы плотно сжаты. О чем он думал? Об унижении, которому его сейчас подвергли? О нежданно рухнувшей карьере? О разлетевшейся в прах мечте отвоевать себе место на политическом поприще?

— Более того: я считаю, — продолжал Грэхем, — что председатель суда, напутствуя присяжных, дал им неправильные указания, его заключительная речь была неточной, несовершенной, бестолковой. Как бы вторя обвинителю, он высказал ряд неблагоприятных суждений о характере обвиняемого и не привлек внимания присяжных к тем серьезнейшим упущениям, которые имели место при установлении личности преступника. Что касается полиции, то, хотя ее действия были определены убежденностью в своей правоте, несомненно, что и она при установлении личности преступника пренебрегла важными уликами. И совершенно ясно, что те данные, которыми она располагала и которые были благоприятны для апеллянта, но не были известны ему и его адвокатам, были намеренно скрыты, что, разумеется, нанесло ему огромный ущерб.

И, вытянув правую руку — единственный жест, который он позволил себе за весь этот день, Грэхем повернулся к судьям.

— Милостивые государи, Мэфри не совершал этого убийства. Изучение и анализ материалов процесса привели нас к бесспорному выводу, что он невиновен, что он пал жертвой страшной ошибки правосудия. Перед вами свидетельница Бэрт, которая сама обвинила себя в клятвопреступлении и, будучи извлечена из трясины лжи, недвусмысленно показала, кто был подлинным преступником.

Милостивые государи, я не принадлежу к полиции, и в мои обязанности не входит привлекать виновного к суду, но я располагаю достаточно вескими доказательствами, позволяющими мне назвать этого человека. Пусть те, кому надлежит этим заниматься, найдут его, и последняя тень сомнения рассеется. Милостивые государи, всеми священными канонами правосудия заклинаю вас исправить страшную несправедливость, признать вину прокурора и объявить всему свету о невиновности Риза Мэфри.