Читать книгу "Венец - Сигрид Унсет"

Никто за все это время не обращал внимания на непогоду, к тому же гроза продолжалась очень недолго, но люди и этого, очевидно, не заметили. Теперь молнии сверкали и гром грохотал далеко на юге долины, а дождь, шедший уже некоторое время, припустил; зато ветер совсем утих.

Но вдруг как будто огненный парус взвился вверх от самого фундамента – одно мгновение, и пламя с воем охватило всю церковь от одного конца до другого.

Народ кинулся бежать от всепожирающего жара. Эрленд в это мгновение очутился около Кристин и увлек ее вниз по холму. От Эрленда пахло гарью, и когда Кристин погладила его по голове и по лицу, то рука ее оказалась полна спаленных волос.

Они не слышали друг друга в реве пожара. Но Кристин увидела, что брови у Эрленда опалены до корней, на лице ожоги, а рубашка прожжена во многих местах. Эрленд смеялся, увлекая Кристин за собою, вслед за другими.

Народ провожал старого плачущего священника и Лавранса, несшего распятие.

В конце кладбища Лавранс поставил крест на землю, прислонив его к дереву, а сам присел на разрушенную ограду. Отец Эйрик уже сидел там, простирая руки к горящей церкви:

– Прощай, прощай, церковь Улава! Да благословит тебя Бог, моя церковь Улава, да благословит тебя Бог за каждый час, который я провел в тебе за песнопениями и богослужениями! Спокойной ночи, церковь моя, спокойной ночи!..

Прихожане громко плакали вместе с ним. Дождь лил как из ведра на толпы людей, но никто и не думал уходить. Казалось, дождь не мог заглушить огонь в просмоленной деревянной постройке – головни и горящие дранки разлетались во все стороны. Вскоре после этого в огонь обрушился конец церкви, подняв целый сноп взлетевших в небо искр.

Лавранс сидел, закрыв лицо одной рукой, другая лежала у него на коленях; Кристин увидела, что его рукав был окровавлен от плеча до самого низа и кровь текла по пальцам. Она подошла к отцу и дотронулась до его руки.

– Ничего, пустяки – что-то упало мне сверху на плечо, – сказал он, взглянув на дочь. Он был так бледен, что у него даже губы побелели. – Ульвхильд! – с болью прошептал он, глядя на пылающий костер.

Отец Эйрик услышал это и положил руку на его плечо.

– Это не разбудит твоего ребенка, Лавранс, она спит все так же крепко, хотя над ее ложем и пылает пожар! – сказал он. – Она не утратила прибежища для души своей, как мы все сегодня!

Кристин спрятала лицо на груди Эрленда и стояла неподвижно, чувствуя его руки, охватившие ее плечи. Потом она услышала, что отец спросил о жене.

Кто-то ответил, что у одной женщины от испуга начались роды; ее отнесли в усадьбу священника, и Рагнфрид пошла туда же.

Тогда Кристин снова вспомнила о том, что позабыла с той самой минуты, как они заметили, что церковь горит. Ей, наверное, не следовало бы смотреть на это! Южнее в долине жил один человек с красным пятном на пол-лица; говорили, что он родился таким, потому что его мать смотрела на пожар, когда носила его.

"Дорогая Пресвятая дева Мария! – взмолилась Кристин про себя. – Сделай так, чтобы это не причинило вреда моему ребенку!.."

Спустя день все прихожане были созваны на сходку на церковном холме – нужно было поговорить о восстановлении церкви.

Кристин навестила отца Эйрика в Румюндгорде, пока тот еще не ушел на сходку. Она спросила священника, не думает ли он, что ей нужно принять это за знамение свыше. Может быть, то Божья воля, чтобы она сказала, что она недостойна носить венец невесты; было бы приличнее отдать ее в жены Эрленду, сыну Никулауса, без почетного празднества.

Но отец Эйрик накинулся на нее, и глаза его загорелись гневом.

– Ты думаешь, Богу столько дела до того, как вы, суки, бегаете и блудите, что он станет сжигать из-за тебя красивую честную церковь? Брось-ка ты свою гордыню и не причиняй матери и Лаврансу горя, от которого они не скоро оправятся! Если ты в самый торжественный день своей жизни принимаешь на себя венец недостойно, то тем хуже для тебя; но тем нужнее венчание и тебе и Эрленду, когда вы с ним соединитесь. У каждого человека есть свои грехи, за которые он должен ответить; вот, вероятно, почему на нас всех и обрушилось это несчастье. Постарайся, чтобы это послужило тебе уроком на будущее, и вместе с Эрлендом помоги нам отстроить снова церковь!

Кристин было подумала, что она ведь не рассказала о том самом тяжелом, что случилось с нею, но решила промолчать.

Она отправилась на сходку вместе с мужчинами. Лавранс пришел с рукой на перевязи, а у Эрленда на лице было много ожогов; на него просто страшно было смотреть, но он только смеялся. Больших ожогов у него не было, и он надеялся, что лицо не будет обезображено в день свадьбы. Он встал вслед за Лаврансом и обещал пожертвовать на церковь за себя четыре марки[59] серебра, а за свою невесту, с согласия Лавранса, – участок земли из приданого Кристин в этом приходе стоимостью в шестьдесят коров.

Эрленд должен был провести в Йорюндгорде целую неделю из-за своих ожогов. Кристин заметила, что Лаврансу после пожара зять как будто больше стал нравиться; казалось, мужчины теперь совсем подружились. И она подумала: быть может, отец так полюбит Эрленда, что когда придет время и он узнает, что они согрешили против него, он осудит их не слишком строго и не так уж тяжело примет это к сердцу, как она этого боялась.

VIII

Этот год выдался необыкновенно урожайным для всей долины. Сена было собрано много, и его удалось вовремя убрать с лугов; люди возвращались домой с сетеров с большими молочными скопами и с откормленным скотом – в этом году их даже и дикий зверь пощадил. Хлеб на нолях стоял с таким наливным колосом, что мало кто из жителей мог припомнить такие хорошие хлеба, отлично вызревшие и тучные; и погода стояла наилучшая. Между днем святого Варфоломея и Рождеством Богородицы, когда больше всего приходится бояться ночных заморозков, прошли небольшие дожди, но погода стояла мягкая, облачная. Пора уборки урожая прошла при солнечной и ветреной погоде с теплыми туманными ночами. Спустя неделю после Михайлова дня большая часть хлеба была уже убрана по всему приходу.

В Йорюндгорде шла спешная работа по приготовлению к большому свадебному торжеству. За последние два месяца Кристин была каждый Божий день так занята с утра до вечера, что у нее оставалось мало времени печалиться и думать о чем-нибудь другом, кроме работы. Она заметила, что отяжелела в груди; маленькие розовые соски стали коричневыми и до боли чувствительными, особенно по утрам, когда надо было вставать по холоду. Но это проходило, когда она согревалась от работы, а потом она думала только о том, что ей надо было переделать до вечера. Когда время от времени приходилось выпрямлять спину, чтобы немного передохнуть, она чувствовала, что ноша в животе становится все тяжелее, но на вид Кристин по-прежнему была тонкой и стройной. Она проводила руками по своим длинным красивым бедрам. Нет, сейчас ей еще нечего горевать об этом! Случалось, она думала с чуть щемящей тоской: через месяц или около того она, вероятно, почувствует в себе жизнь… К этому времени она будет уже в Хюсабю. Может быть, Эрленд обрадуется… Она закрывала глаза, прикусывала зубами свое обручальное кольцо, и перед ней вставало лицо Эрленда, бледное от волнения, когда он стоял в верхней горнице и произносил громким и ясным голосом слова обручения: