Читать книгу "Дом без хозяина - Генрих Белль"

Кондитерша улыбнулась, но, как ни странно, в улыбке ее не было скрытой угрозы.

– Располагайтесь как дома. Вы хотите поместить здесь сынишку?

– Да.

– Это вы хорошо придумали! А всю рухлядь можно вынести в сарай. Но, может быть, кое-что оставить детям – пусть играют, они ведь любят такие вещицы.

– Конечно, это же лучше всяких игрушек!

Кондитерша подняла с полу фанерную плитку шоколада и вытянула из темного угла картонный грузовик – рекламу какой-то мельницы, и с улыбкой указала на жестяную индианку:

– Вот это уж, наверное, детям понравится!

– Еще бы!

– Ну и возьмите их.

– Спасибо вам большое.

– Не за что!

И снова легкая рука легла на ее плечи и ласково, по-дружески, прижала их.

– Желаю вам счастья!

– Спасибо!

– Надеюсь, вам будет здесь хорошо!

– О, конечно!

– Очень приятно! До свидания.

– До свидания!

Скатывая мешки, спускаясь в сарай со штабелями пустых коробок, она все время думала о нем, о дяде Мартина, как называл его Генрих. Неожиданно для себя самой она там, в прихожей, испуганная и обозленная, обняла его, чужого мужчину. Это получилось как-то само собой. Она тут же спохватилась и хотела отпрянуть от него, но почувствовала, как он слегка сжал ей руку, а щекой на миг коснулся ее шеи. А как он посмотрел на нее внизу, когда она прощалась с детьми! Мужчина не на каждую женщину так смотрит!

Улыбнувшись, она отодвинула рваную ширму в углу и даже вздрогнула от неожиданности: перед ней на полу стояли знакомые фанерные фигурки – они покрылись пылью и паутиной, но яркие краски до сих пор не выцвели. Она смахнула паутину рукой. Да, это были они, бамбергеровские герои германских саг, точно такие же, как на картинках. Набор таких фигурок Бамбергер выдавал в качестве премии постоянным своим покупателям. Желтоволосый Зигфрид в ярко-зеленом камзоле замахнулся копьем на ядовито-зеленого дракона. Совсем как Георгий Победоносец! Рядом с ним – Кримгильда, Фолькер и Гагена и еще этот, хорошенький, как же его звали? Да, Гизельгер! Фанерные фигурки были прибиты к широкой коричневой пленке с ярко-желтой надписью: Домашняя лапша Бамбергера.

Она не услышала, как в чулан вошел кондитер. Он осторожно положил ей руку на плечо.

– Все готово! Пойди посмотри свою комнату. Боже мой, ты опять плачешь? Что с тобой?

Она молча стряхнула его руку с плеча, подняла с полу планку с фанерными фигурками и, даже не взглянув на него, понесла ее в свою комнату.

Кондитер шел за ней по пятам.

– Зачем они тебе?

– Повешу у себя на стену, – ответила она сквозь слезы.

– Эту дрянь! Брось ее, я куплю тебе хорошие картины, настоящие! – сказал он и, помолчав, робко добавил: – Горное озеро, часовню в лесу или лань на полянке – все, что ты захочешь! Не вешай ты у себя эту дрянь!

– Оставь меня, – сказала она, – мне это нравится!

В комнате царил уже полный порядок: ее платья висели в шкафу, посуда была аккуратно расставлена в ящиках комода, а картонку с игрушками кондитер поставил под кровать. В углу стояла кроватка Вильмы.

– Разве Вильма здесь будет спать? – спросила она.

– Ты думаешь, неудобно?

– Не знаю, – нерешительно сказала она и, поставив на комод планку с бамбергеровскими фигурками, добавила: – Детям это понравится!

– Это же дешевка, лубок! – сказал он и отвернулся.

Она подвинула к себе свою сумку и стала вынимать оттуда мелкие вещи. Прежде всего она достала фотографию мужа и повесила ее над изголовьем кровати на гвоздь, на котором поблескивало, словно венчик, медное кольцо от прежней картинки.

– Зачем же здесь? – сказал он.

– Так мне хочется, и оставим это!

Она извлекла из сумки старую зажигалку и резко, со стуком, поставила ее на комод; за зажигалкой последовали часики на потертом кожаном ремешке. Потом она быстро наклонилась и, порывшись в картонке с игрушками, достала брезентовый чехол, в котором Карл носил свой котелок. Чехол занял свое место на комоде рядом с часами и зажигалкой.

– Где моя шкатулка с нитками? – спросила она.

– Вот она, – ответил кондитер, выдвинув в комоде один из ящиков. Она вырвала шкатулку у него из рук и, разыскав в ней пилочку для ногтей – память о Лео, положила ее на комод рядом с брезентовым чехлом.

– Иди, – тихо сказала она, – я хочу побыть одна.

– Я хотел только показать тебе ванную, а вот возьми ключ от дверей цветника на крыше.

– Господи, – сказала она, – оставь ты меня в покое хоть на пять минут!

– Зачем тебе весь этот хлам? Я куплю тебе новые часы и зажигалку – твоя ведь заржавела и не работает.

– Боже мой! Уйди ты наконец!

Кондитер попятился к двери.

Она задернула штору, легла на кровать, ногами к изголовью, и долго смотрела на фотографию улыбающегося фельдфебеля, висевшую перед ней. Справа на комоде стояли герои германских саг; их яркая раскраска видна была даже в сумерках. Она отыскала глазами своего любимца – мужественного и в то же время мечтательно-нежного Фолькера в красном камзоле, с зеленой лирой в руках. На планке он стоял рядом с Гагеном.

Она думала сейчас не о Лео и даже не о погибшем муже, а о нем, о другом, чья щека на миг коснулась ее шеи. Она понравилась ему! Наверное, он сейчас тоже думает о ней! Он все понял, он помог ей, и она полюбила его так, как не любила еще никого. Там, в прихожей, она случайно обняла его, но он прижал ее к себе чуть крепче, чем это сделал бы другой на его месте. Он еще вернется, привезет домой Генриха и Вильму, и она снова увидит его!

…Кондитер, не постучавшись, вошел в комнату и на цыпочках подошел к ней. Она в ярости закричала на него:

– Надо стучать, когда входишь! Уйди, оставь меня!

Кондитер покорно вышел из комнаты, пробормотав на пороге еще что-то о ванной, о цветнике на крыше.

Она встала с кровати, заперла дверь на ключ и снова легла. Улыбающийся фельдфебель был слишком молод. Ей даже как-то неудобно вспомнить теперь, что когда-то она спала с этим мальчишкой-шалопаем. Кусты за казарменным плацем, запах сапожной ваксы и склонившееся над ней нахмуренное, серьезное лицо юного ефрейтора. Ему первому она позволила все.

Снизу донесся резкий смех кондитерши.

Потом кондитер что-то сказал ей, и в его голосе звучала угроза и даже решимость. Злобно ворча, он поднялся по лестнице и рванул дверь.

– Отвори сейчас же! – закричал он.