Читать книгу "Ставка на удачу - Анатолий Галкин"

– Спасибо, товарищ Лацис! Я немецкий в институте учил. Три десятка слов помню.

– И глаза у нее, Петя, большие и игривые. Это не наша Маша или Даша. Это караимка!

– Странное имя.

– Это не имя, Петя! Тысячу лет назад беглые евреи смешались с хазарами и прятались в крымских горах. Слышал про пещерные города? Чуфут-Кале, например.

– Слышал, но смутно. И от кого они прятались?

– Ото всех, Петруха! В Бахчисарае татары, в Херсонесе греки, в Ялте турки, в Судаке генуэзцы, с севера скифы подпирают, а по Днепру славяне достают. И все не любят караимов.

– Вы еще помните, Янис Карлович, где жила эта жгучая брюнетка?

– Обижаешь, Петр! Я, как посадил Сидорова, так несколько раз к ней ходил. Хотел даже вербовать.

– Понятно! Чтоб общаться на конспиративной основе.

– Да… Ты только моей жене не ляпни! Балаболка!

– Шалун вы, Янис Карлович! Так где же проживала эта ваша зазноба?

– Верочка Вайс жила на Набережной обводного канала. Номер дома не помню. Я порвал с ней все связи.

– Мы ее найдем! Фамилия Вайс – это у нас редкость. Это для Питера, как белая ворона.

* * *

Поминки утомляют. Как бы ты не отвлекался на алкоголь и разговоры с соседями, в голове порхает мысль о вечном. О том, что «все там будем». О том, что вот ты сейчас хватаешь на вилку кусочек малосольной семги, а Боря Станкевич мокнет в болотистой земле Южного кладбища рядом с Пулковской обсерваторией.

Если об этом не думать, то всё хорошо!

Но голова, это не компьютер! Здесь не поставишь защиту от вируса страха. Здесь оно само себе думается, как хочет…

Народу за столом стало меньше, но гул и гомон усиливался. И Ирина Полонская вдруг вспомнила, что это ей предстояло кусать это коварное яблоко. Все это знали, но все деликатно обходили вопрос о том, что Борис Германович своей смертью спас ее.

Полонская встала и неровным шагом подошла к сцене, к тому самому месту, где на нее упал Станкевич.

Она впервые подумала, что начинить ядом яблочко мог только сотрудник театра. Любой из тридцати человек, кто в тот день крутился вокруг сцены.

И этот «любой» наверняка был сегодня в зале!

Поднявшись на сцену, Полонская посмотрела в партер.

Вот у дальней двери курит осветитель Женя. А рядом стоит Костя Зубов, игравший роль Гектора.

На дальнем конце стола уплетали пирожные костюмерша Оля Зиновьева и гримерша тетя Рита.

А ближе к сцене вальяжно сидел новый руководитель «Пальмиры» Илья Гаранин. Ее бывший партнер по сцене. Понятно, что теперь он больше не будет играть Париса – не царское это дело!

Рядом сидела печальная Афродита. Это Катя Семенова, к которой приклеилась присказка «глупышка и дурнушка». Хотя она была вполне выше среднего уровня. Курносая милашка, вполне адекватная, цепкая, хитрая. И, кажется, что у нее роман с Константином Зубовым…

Напротив задумчиво держал фужер Гриша Фрумкин, художник и постановщик декораций. Это простой, нормальный еврей – вежливый мужчина в очках с добрыми глазами и виноватой улыбкой. Но Гриша мог начинить яблочко? Он тоже мог…

Они все могли!

В голове у Ирины Полонской был полный сумбур.

Любой из этих людей мог отравить яблоко! Но кто виноват? И что делать?

Это были два вопроса, на которые она не могла найти четкий ответ. Все остальное тоже было в тумане. Кого именно травили? Как? И, главное, почему?

Ну, в том смысле, зачем она ему понадобилась? Что хочет от нее убийца? И будет ли он еще раз ее убивать? Если да, то когда?

И от принятого алкоголя, и от этого сумбура мыслей Ирине стало душно. Она ощутила, как тело стало липким и по нему прошли мурашки.

Полонская поняла, что должна расстегнуть или даже сбросить с себя платье и умыться. Понятно, что это невозможно сделать в театральном туалете. И она пошла в свою артистическую комнату.

Из-за экономии здесь располагалось три шкафа и шесть столиков с маленькими трюмо и яркими лампами.

И тут же в углу была широкая раковина с горячей водой.

Полонская вошла и включила верхний свет.

Шторы в этой артистической были всегда плотно закрыты. Дело в том, что в пяти метрах за окном стояла стена соседнего дома с десятком любопытных окон. А актрисы часто переодеваются в сумбуре и спешке, не стесняясь никого. Поэтому, иногда есть, что посмотреть.

И смотрят!

После того, как женщины засекли любопытного с морским биноклем, было принято решение зашторить окно плотно и навсегда.

Ира включила свет и пошла в дальний угол, расстегивая на ходу платье.

Дверь в артистической никогда не запиралась на ключ. Все мужчины знали, что сюда нельзя входить без стука и приглашения.

Местные точно знали, а чужие здесь не ходят!

Полонская долго добивалась, чтоб вода в кране была не горячей и не теплой, а чуть прохладной. Она взяла мыло и попыталась смыть с себя сомнения, стресс и страх.

Всё ее лицо было в мыле, когда она краем уха услышала, что скрипнула дверь. Она не успела придать этому значение. Кто-то за ее спиной протянул руку к выключателю, и свет погас.

Полонская обернулась, но увидела только темноту. Впереди маячила какая-то тень. На фоне светлого потолка и верхней части стены было видно, что тень держит над головой бутылку.

Поскольку Ирина знала свою артистическую комнату наизусть, она прыгнула вправо, присела и швырнула навстречу темной личности стул от ближайшего столика. Потом в центр комнаты полетело маленькое трюмо.

Было слышно, как трещат деревяшки и на кусочки бьются зеркала. По всем приметам этот звон не предвещал ничего хорошего!

Одновременно Полонская громко заорала.

Она была артисткой с хорошо поставленным голосом. Что-что, а кричать она умела!

Все ее действия задержали невнятную фигуру, но на десять секунд.

Если это был убийца, то он пригляделся и, определив, где голова жертвы, опять взмахнул бутылкой.

А Полонская опять заорала!

Она знала, что в этой части коридора тупик. Здесь всего одна дверь, а мужская артистическая за тридевять земель! Они сами выбирали себе комнату, чтоб подальше от надоедливых глаз.

Ирина сидела под столом и кричала. Но не для кого-то, а для себя.

Надо что-то делать! Нельзя, чтоб тебя убили просто так, без шума и визга…

Убийца попытался ударить актрису бутылкой, но промахнулся. Тяжелый сосуд из-под шампанского врезался в край стола и со звоном раскололся.