Читать книгу "Сальса, Веретено и ноль по Гринвичу - Ширин Шафиева"

– Девочку сильно обработали. Покажи мне эту куклу.

– Вот.

Хаджар осмотрела вольт со всех сторон, заглянула ей под юбку, хмыкнула вроде как с удивлённой насмешкой и произнесла:

– Вай! Очень сильное колдовство. Не наше колдовство. Посмотреть бы на того, кто это сделал.

– У меня фотография есть. Принесла на всякий случай.

– Умная ты, Фатьма. Давай её сюда.

Хаджар отвела руку с фотографией подальше и воскликнула:

– Ай, красивый мужчина, ай красивый какой! Харизма есть! Но душа тёмная, как ночь.

Бану беспокойно поёрзала на своём стуле.

– Ай, Фатьма, а я его помню! Приходила тут одна ко мне, молодая. Приносила его портрет. Только он тогда помоложе был. Говорит: хочу на любовника приворот сделать, чтобы ко мне совсем навсегда ушёл. А то завёл, говорит, шашни с какой-то заезжей танцоркой украинской, которая вокруг палки без штанов крутится! А я его как увидела, сразу поняла: никакое колдовство его не возьмёт, и ещё спасибо скажи, если сама жива останешься! Я ей говорю: у тебя, Сева, трое детей, о них думай, а этот мужчина тебе не нужен. И не мужчина он даже, а это… Существо такое, может и так, и эдак. Да не смотри, Фатьма, так, я не то имела в виду, что ты подумала, стыд тебе и позор! А то, что в нём как бы больше одного человека сидит. А она вот, женщина та, упёрлась и говорит: нет, хочу его, и всё! Тут мне, мне, Хаджар, пришлось врать и сказать, что на нём защита непробиваемая от приворота стоит и я слабая, чтобы её пробить. Вот та женщина и ушла. Я ещё ей в спину смотрела и думала: не дай Аллах когда-нибудь с этим мужчиной встретиться в бою. Но чувствовала, что придётся. И вот… – Она внимательно посмотрела на Бану: – Когда это у тебя началось?

– А? – тупо переспросила Бану. Фатьма быстро перевела ей вопрос на русский. Бану назвала точную дату, когда ей приснился тот самый сон. Хаджар нахмурилась и что-то забормотала себе под нос, став и правда похожей на настоящую ведьму. Так, бормоча, она склоняла голову всё ниже, её бормотание становилось всё глуше, пока не перешло в звериное посапывание. Бану подумала, что старуха уснула, но не посмела возмутиться вслух. Они с Фатьмой молча наблюдали за тем, как шевелились под веками глазные яблоки колдуньи: очевидно, она смотрела сон. Глядя на Хаджар и её жилище, Бану поняла, почему её собственные попытки разрушить колдовство были обречены на провал. Чтобы заставить реальность измениться, нужно уметь выбросить из головы всё, кроме мысли о своей цели, а мысли в голове Бану толкались, как чернь на площади во время казни, их было слишком много, и каждая из них обладала известной самостоятельностью и требовала к себе внимания. Хаджар была существом настолько примитивным, что её самоуверенность не знала границ, её мозг, казалось, был соединён непосредственно с Космосом, а инстинкты были поистине животными, не забитыми никаким образованием и не подавленными разумом. Эта особенность, эта первобытная примитивность и делали их обоих – Веретено и Хаджар – такими сильными колдунами.

Так продолжалось полчаса или, может быть, целый час – Бану потеряла счёт времени. У неё разболелись ягодицы от долгого сидения, но Фатьма не шевелилась, и Бану на всякий случай тоже не вставала с места.

Вдруг голова Хаджар затряслась, словно через неё пропустили электрический ток, вместе с нею заплясала и кукла на столе, а потом вспыхнула ярким оранжевым пламенем. Глаза Хаджар широко раскрылись, и она откинулась на спинку стула. Оранжевый огонь погас, оставив вольт невредимым, и Бану осмелилась шёпотом спросить:

– Не получилось?

– Получилось, – ответила Хаджар по-русски. Грузно поднявшись на ноги, она взяла со стола вольт и убрала его в нижний ящик комода, затем из верхнего ящика того же комода достала маленькую бутылочку с широким горлышком, заткнутым пробкой. После этого Хаджар отлучилась на кухню, где долго гремела какими-то банками. Вернувшись, она поставила на стол солонку, кривую восковую свечу, спички и какие-то травы, камушки и прочие предметы, которые Бану приняла попросту за мусор. Взяв пальцами щепотку соли, Хаджар покружила её вокруг головы Бану, затем ссыпала в бутылочку, туда же насовала всё остальное и залила пробку воском со свечи. Подвесив бутылочку на красный шерстяной шнурок, Хаджар протянула её Бану и сказала:

– Надень на шею и не снимай, даже когда спишь. Девять дней не снимай, а потом сними и закинь в море. Тогда будешь защищена от всякого колдовства. – Фатьме опять пришлось выступить в роли переводчика.

Бану надела амулет. Он оказался очень тяжёлым. Бану подумала, что за девять дней грубая шерстяная нить натрёт на её нежной шее кровавую полосу, вроде странгуляционной борозды. Она уже начала жалеть о том, что так поспешно решила избавиться от сладостного марева любовного приворота. Теперь из её сердца словно вытягивали с мясом вросшие туда намертво ленты, и это было больно.

– Это всё? – спросила она.

– Да, – кивнула Фатьма. – Теперь ты свободна.

– Теперь такой вопрос, – Бану приняла деловитый вид. – Сколько я вам должна?

Фатьма почему-то нервно посмотрела на Хаджар, а та не отрываясь смотрела на Бану, но взгляд у неё был нездешний.

– Нет, – сказала она наконец по-русски. – С тебя я деньги не буду брать. Пусть хранит тебя судьба. – Фатьма посмотрела на Хаджар широко раскрытыми глазами, но Бану этого не заметила: она косилась на тот ящик, в котором упокоилась ее маленькая восковая копия, и снова ощутила щемящее чувство где-то в желудке.

– Ну спасибо вам. Спасибо. Спасибо, – в смущении бормотала она, потихоньку пятясь к выходу.

– Я тут задержусь, если вы не против. Доберётесь до дома одна? – спросила Фатьма.

– Да, конечно. Спасибо вам! До свидания.

Бану выскочила из дома и побежала в ту сторону, где, если память не подводила её, находилась главная дорога.

– Ну как? – спросила Фатьма.

– Тяжело было. Хорошо, что я не успела много поесть. Он сильный, его питает любовь тех, кто его знает.

– То есть его колдовство питает само себя?

– Можно и так сказать. Почти. Ты правильно сделала, что сразу ко мне пришла. Дай чай налью тебе.

Фатьме пришлось ждать, пока вскипит чайник. Когда Хаджар вошла в комнату, чашки в её руках тряслись и позвякивали, и сама она еле волочила ноги, но Фатьма и не подумала ей помочь: она знала, что этим только оскорбит старую ведьму до глубины души. Чашки у Хаджар оказались грязноватые, но Фатьма не хотела обидеть её, поэтому стойко отпила чаю и склеила себе зубы вареньем из непонятно чего, за давностью приготовления полностью утратившего какую-либо индивидуальность.

– Ей бы влюбиться теперь, – задумчиво сказала Фатьма.

Хаджар неопределённо хмыкнула.

– Хотя в кого ей здесь влюбляться. Здесь каждая девушка несёт на себе свой собственный монастырь. А тупость и высокомерие наших мужчин берегут наше целомудрие лучше, чем любые стены.