Читать книгу "Фотография из Люцерна - Уильям Байер"

Рекс приглашает на кофе. Мы встречаемся в его любимом «Тартин». Занимаем столик в углу, делаем заказ и смотрим друг на друга с серьезными минами. Потом я не выдерживаю и начинаю смеяться.

– Блестяще, Тесс, – говорит Рекс. – Да, тут еще надо поработать. Никогда не видел пьесу, которая этого не требовала бы. Такая масштабная постановка – дело долгое, трудное и дорогое. Несколько площадок, каждая со своими декорациями, куча телемониторов, зрители, перемещающиеся от площадки к площадке. И ты. Сначала на одной сцене, потом – раз! – и на другой. Настоящая иммерсивная театральная пьеса с полным эффектом присутствия у зрителей. Тебе удалось, поздравляю.

– Во сколько обойдется постановка?

– Думаю, порядка трехсот тысяч. Декорации, костюмы, работа актеров… И это только в процессе подготовки. Чтобы хотя бы отбить расходы, тебе надо каждую неделю получать прибыль в семьдесят пять. Спектакль может окупиться только года через два-три. – Он делает паузу, вздыхает. – Я не хочу сказать, что тебе это не по силам. Можно открыть запрос на площадке краудфандинга и попытаться собрать деньги там. Или поискать соинвестора, кого-нибудь состоятельного, например, Грейс Ви. Продолжать?

– Давай, – прошу я, стараясь не впасть в панику.

– Тогда пойдем дальше. Допустим, ты нашла пустующий склад и за полгода сделала там нечто наподобие необходимого для замысла пьесы лабиринта. А дальше? Начнутся проблемы, связанные с производством. До сих пор ты ставила только моноспектакли. Большая разница. Потребуется персонал.

Я смотрю на него.

– А у тебя есть другая мысль?

Рекс кивает.

– Я пришла, чтобы тебя выслушать. И готова обсуждать любое предложение.

Рекс садится прямее. Смотрит пристально, опускает глаза.

– Попробуй посмотреть на сценарий под другим углом, не как на масштабное зрелище. Если отказаться от идеи поставить спектакль с полным эффектом присутствия и с перемещением зрителей от сцены к сцене, то можно здорово сэкономить. Скажем, ты и еще пять актеров. Простые костюмы. Декорации и реквизит – только самое концептуальное. Затемненная сцена, филигранная работа со светом. Великолепное звуковое сопровождение: Луис и его виолончель. На заднем плане – проекция люцернской фотографии во всех ее версиях. Зрители сидят с трех сторон от сцены. Никаких сложных постановочных трюков: несколько столов, стулья, пара платформ.

Он достает блокнот и начинает делать пометки.

– Переписывать почти ничего не надо. Просто поменять концепцию постановки и оставить только самое значимое. Если ты решишь действовать в этом направлении, мы можем начать сразу, как только найдем площадку. Обойдется недорого. За неделю набрать актеров и начать репетировать. Повезет со стоимостью аренды, – можно будет запуститься через два месяца. Если мы справимся, а мы справимся, информация разойдется повсюду, и сюда поедут люди со всех концов страны. Из Лос-Анджелеса, Чикаго, Нью-Йорка. И, возможно, к тебе кто-нибудь подойдет и скажет: «Привет, это грандиозно. А вы не хотите поставить спектакль на большой сцене?» И вот тогда можно будет вернуться к твоей первоначальной идее – или послать всех подальше, потому что ты уже всей душой прикипела к тому, что у нас получилось.

Голова идет кругом. Почему я обо всем этом не подумала? Я была так захвачена идеей создать масштабное зрелище, что позабыла, какие постановки нравятся мне самой?

– Думаешь, выйдет?

– Отлично выйдет. Мне нравится твой подход: чем больше узнаешь о человеке, тем меньше знаешь. И нравится, что ты начала с фотографии из Люцерна и по ходу пьесы постоянно к ней возвращаешься. Три снимка и поиск связи между ними предполагает трехактную структуру: оригинал тысяча восемьсот восемьдесят второго года, рисунок Гитлера и новая интерпретация Шанталь. И все три истории – о наваждениях. Финал пьесы сводит линии воедино. Ты хорошо придумала. Сначала мне показалось, что сюжет идет по кругу, а потом я понял, что это не круг, а лента Мёбиуса. Вряд ли масштабная постановка – удачное решение. Скорее, стоит сосредоточить силы на последовательности коротких мощных эпизодов: чтобы энергия накапливалась и обрушивалась на зрителя лавиной. Ты знаешь мои работы, Тесс, а я знаю твои. Мы оба минималисты. Будешь спорить? Так что давай делать то, что получается у нас обоих лучше всего.

Я слушаю, киваю, продолжая обдумывать пьесу.

– …для сцен с Шанталь нужны крест, клетка, колесница. Никаких стен. Смонтировать клетку, а крест пусть стоит сам по себе.

– Так. А для эпизода между Лу и Молодым Художником нужен только столик, как в кафе, пара венских стульев и софиты.

– Актеры переходят из одного светового пятна в другое.

– Все на контрасте. Включается софит, с разных сторон из темноты появляются персонажи, играют эпизод, потом свет гаснет. Они уходят, пауза, а потом…

– Прожектор освещает уже другой участок сцены. В него снова входят актеры. И никакой смены костюмов.

– Может, только для женщин пару раз.

– Ладно. А потом…

Через час, взбудораженные, мы обсуждаем последние детали.

– Я твоя с потрохами, – говорю я Рексу. – Обойдемся малым.

Доктору Мод моя пьеса нравится.

– Это лучшее из всего написанного вами. Успокоились? А то на прошлой неделе я уже начала тревожиться, на вас лица не было.

Заверяю ее, что после разговора с Рексом меня отпустило.

– Мне очень хотелось создать нечто масштабное. А он убедил меня, что камерный вариант подходит лучше, лучше показывает суть истории.

Сеанс закончен. Мод подводит итоги:

– Что мне больше всего нравится, так это ваш способ проработки деталей. Успешная психотерапия – всегда сочинение историй. Мы берем чувства, эмоции, мечты, события прошлого, смешиваем их – и сшиваем из них для пациента полотно нового существования. Вам хватило всего несколько лоскутков. А теперь вы сделали из своих историй пьесу. – Она смотрит на меня. – И это здорово!

Шесть недель назад мы сняли помещение: тот самый склад, куда Скарпачи возил меня посмотреть «Потасовки милых мальчиков». Бойцовский клуб прикрыли. Скарпачи, который знаком с хозяином здания, помогал с переговорами об аренде.

С тех пор мы репетируем и репетируем. Я никогда не видела, чтобы Рекс так выкладывался. Мы цапаемся и спорим, хотя до настоящей ругани дошло только два раза. Полагаю, цифра не окончательная.

Сегодня днем репетиция заканчивается раньше обычного: ждем Антонио Да Коста, легендарного фотографа-трансгендера, работающего в теме БДСМ. Он знаменит своими образами «плененных» звезд кино и эстрады. Рекс так описывает стиль Да Косты: «Великие Гельмут Ньютон и Анни Лейбовиц в одном флаконе». Его фотографии не сходят с обложек топовых журналов, и Рексу подфартило заполучить его в Сан-Франциско.

Я переодеваюсь в красное платье из постановки про Веймарскую республику, оно же – из истории про эскорт-красотку, распускаю волосы и выхожу из гримерки. На сцене собралась вся труппа: актеры, рабочие сцены, электрики, даже бухгалтер и доброволец-билетер. Две потрясающего вида ассистентки Да Коста устанавливают свет, направляя его на колесницу, а третья в это время взнуздывает двух красавчиков в набедренных повязках. Лица парней спрятаны под масками комедии и трагедии, символов театра.