Читать книгу "Друсс - Легенда - Дэвид Геммел"

Славный был денек. Подрытая стена рухнула, убив пару десятков человек, но остальные отошли в полном порядке. Мишанек гордился ими. Никто даже не заикнулся о сдаче. Они отступали за второй рубеж обороны, где встретили вентрийцев стрелами, копьями, камнями.

Но врагов было слишком много, и защитники не имели возможности удержать оборону.

Мишанек повел оставшихся пятьдесят воинов к замку — им отрезали дорогу и вынудили свернуть во двор дома, где прежде жил Кабучек.

«Чего они ждут? — спросил себя Мишанек и сам же ответил: — Ждут, когда ты умрешь».

Круг раздался, появился Горбен — в золотом облачении, с семизубой короной на голове. Император с головы до пят. Рядом шел воин с топором, муж Патаи.

— Еще один поединок... государь? — спросил Мишанек. Мучительный кашель сотряс его тело, кровь брызнула с губ.

— Сложи свой меч, воин. Все кончено! — сказал Горбен.

— Стало быть, вы сдаетесь? Если нет, дайте мне сразиться с вашим бойцом.

Горбен взглянул на воина. Тот кивнул и выступил вперед. Мишанек принял боевую стойку, но мысли его мутились. Он вспомнил, как сидел с Патаи у водопада. Она надела ему на голову венок из белых кувшинок — он и теперь чувствовал их мокрую прохладу...

Нет! Борись и побеждай!

Он поднял глаза. Противник высился над ним, как башня, и Мишанек понял, что стоит на коленях.

— Нет, — сказал он, с трудом выговаривая слова. — Не стану я умирать на коленях. — Он попытался встать, снова упал. Пара сильных рук поставила его на ноги, и он увидел перед собой светлые глаза Друсса. — Я знал... что ты... придешь.

Друсс отнес умирающего к мраморной скамье у стены, бережно опустил на холодный камень. Кто-то из Бессмертных снял с себя плащ, свернул его и подложил под голову наашанского военачальника.

Мишанек, увидев над собой темнеющее небо, повернул голову. Друсс стоял рядом с ним на коленях, вокруг собрались Бессмертные. По приказу Горбена они вскинули вверх свои мечи, салютуя доблестному врагу.

— Друсс... Друсс...

— Я здесь.

— Обращайся с ней... бережно. Ответа Мишанек не услышал.

Он сидел на траве у водопада с прохладным венком из кувшинок вокруг лба.

Решу не отдали на разграбление, мирных жителей никто не тронул. Бессмертные прошли по городу под ликующие крики толпы, махавшей флагами и бросавшей им под ноги лепестки цветов. В первые часы случились, правда, некоторые беспорядки — разгневанные горожане вылавливали вентрийцев, помогавших наашанским завоевателям.

Горбен приказал разогнать толпу, пообещав позднее расследовать случаи измены в судебном порядке. Убитых похоронили в двух братских могилах за городской стеной. Над вентрийцами император повелел воздвигнуть памятник — каменного льва с именами погибших на постаменте. Над наашанской могилой камня не поставили, но Мишанека погребли в Зале Павших под Большим Дворцом, что высился на холме над всей Решей.

Подвезли провизию, чтобы кормить жителей, и строители взялись за работу, разбирая дамбы, не пускавшие в город воду, восстанавливая городскую стену, а заодно дома и лавки, поврежденные большими камнями, которые баллисты метали через стену последние три месяца.

Друсса не занимало, что происходит в городе. Дни напролет он просиживал у постели Ровены, сжимая ее холодную белую руку.

После смерти Мишанека Друсс нашел его дом. Дорогу ему показал наашанский солдат, переживший последнее сражение. Вместе с Зибеном и Эскодасом Друсс мчался к дому на холме, окруженному красивым садом. У искусственного пруда сидел, рыдая, маленький человечек. Друсс сгреб его за ворот и поднял на ноги.

— Где она?

— Умерла, — обливаясь слезами, выговорил человек. — Приняла яд. Священник молится над ее телом. — Он махнул рукой в сторону дома, не переставая рыдать.

Друсс бросился в дом, взлетел наверх по винтовой лестнице. Первые три комнаты были пусты, в четвертой около кровати сидел жрец Паштара Сена.

— О боги, нет! — вскричал Друсс, увидев недвижное тело своей Ровены с серым лицом и закрытыми глазами. Жрец поднял на него усталый взор и сказал:

— Помолчи. Я послал за своим... другом. Моих сил хватает лишь на то, чтобы поддерживать в ней жизнь. — И он опустил веки.

Растерянный Друсс обошел кровать с той стороны, глядя на женщину, которую любил всю жизнь. Семь лет минуло с тех пор, как он видел ее в последний раз, и ее красота стальными когтями терзала его сердце. Проглотив комок, он сел рядом с ней. Жрец держал ее за руку. Пот стекал по его лицу, оставляя серые следы на щеках, и видно было, что он смертельно устал. Вошли Зибен и Эскодас. Друсс знаком велел им молчать. Они сели и стали ждать.

Прошел почти час, прежде чем явился еще один человек, лысый, дородный, с круглым красным лицом и смешными оттопыренными ушами. Он был одет в длинный белый хитон, через плечо висела большая сумка на длинном, вышитом золотом ремне. Не говоря ни слова, он подошел к постели и приложил пальцы к шее Ровены. Жрец Паштара Сена открыл глаза.

— Она приняла корень яса, Шалитар, — сказал он. Лысый кивнул.

— Как давно?

— Три часа назад. Я помешал яду проникнуть в кровь, но ничтожная его часть все же просочилась в лимфу. Шалитар щелкнул языком и полез в свою сумку.

— Принесите кто-нибудь воды, — приказал он. Эскодас вышел и вскоре вернулся с серебряным кувшином. Шалитар велел ему встать у изголовья, достал пакетик какого-то порошка, всыпал в кувшин. Вода вспенилась и опала. Лекарь извлек из сумки длинную серую трубку и воронку. Склонившись над Ровеной, он раскрыл ей рот.

— Что ты делаешь? — вскричал Друсс, схватив его за руку.

— Надо влить ей в желудок лекарство, — невозмутимо ответил лекарь, — а она, как видишь, сама глотать не в состоянии. Поэтому я должен ввести эту трубку ей в горло и влить лекарство. Это дело тонкое — нельзя, чтобы жидкость попала в легкие. И мне затруднительно будет совершить это со сломанной рукой.

Друсс отпустил его и молча, страдая, стал смотреть, как трубка входит в горло. Шалитар вставил воронку и велел Эскодасу лить. Когда тот опорожнил кувшин наполовину, Шалитар пережал трубку двумя пальцами, убрал ее, опустился на колени и приник ухом к груди Ровены.

— Сердце бьется очень медленно, — сказал он, — и слабо. Год назад я лечил ее от чумы — она чуть не умерла тогда, и болезнь оставила свой след. Сердце плохо ей служит. Выйдите-ка, — велел он троим друзьям. — Чтобы поддерживать кровообращение, я должен втирать ей масло в руки, ноги и спину.

— Я не уйду, — сказал Друсс.

— Сударь, эта дама — вдова господина Мишанека, и ее очень любят здесь, несмотря на ее брак с наашанитом. Не подобает постороннему мужчине видеть ее обнаженной — и тот, кто ее опозорит, не проживет и дня.