Читать книгу "Институты и путь к современной экономике. Уроки средневековой торговли - Авнер Грейф"

При рассмотрении сил, которые определяют институциональное развитие, подход, учитывающий исторический процесс, в меньшей степени, нежели функциональный подход, предполагающий преднамеренное создание институтов субъектами, допускает, что они изменяют институты. Субъектность (стремление к институциональным изменениям со стороны целеориентированных акторов) ограничена оковами истории. В то же время перспектива, учитывающая исторический процесс, признает, что прошлое влияет на будущее не потому, что агенты пассивны, а потому, что они считают необходимым, полезным и желательным брать что-то из прошлого. Они делают это, чтобы определить, как вести себя в новых ситуациях при интенциональном стремлении к институциональным изменениям, при обдумывании или при внедрении институциональных или организационных инноваций. Таким образом, разрабатываемый здесь подход с большей легкостью, чем эволюционный или любой другой структурный подход, допускает преднамеренные институциональные изменения и признает роль субъекта.

Таким образом, подход, принимающий во внимание исторический процесс, признает, что влияние истории на направление институциональных изменений, скорее, дополняет, чем подменяет роль субъекта. Это облегчает аналитические трудности, возникающие при изучении новых институтов как отражающих либо исторические силы, либо субъекта. История занимает центральное место в социологическом подходе к институциональному анализу, который утверждает, что культура обеспечивает «набор инструментов», облегчающий воссоздание общества, сталкивающегося с новыми ситуациями [Swidler, 1986]. Социальные сети, унаследованные из прошлого, обеспечивают основания новых институтов [Granovetter, 1985, 2002; Greif, 1989], а прошлые когнитивные модели определяют то, как воспринимаются новые ситуации [Thelen, 1999]. Утверждение о значении прошлого должно иметь оговоренные границы, чтобы не быть бессмысленным. Без дисциплины, которую обеспечивает дедуктивный аппарат, чисто исторический анализ институциональной динамики рискует быть слишком ситуативным.

В то же время способность изучать направление институциональных изменений дедуктивно, применяя при этом функциональный подход, также ограничена. Теория игр показывает, что в ситуациях, занимающих центральное место в институциональном анализе (стратегических повторяющихся ситуациях с широким пространством действия), обычно существуют множественные равновесия и, следовательно, институты (см. Приложение А). Мы не можем удовлетворительно ограничить набор допустимых институтов дедуктивным образом, потребовав, чтобы институт был самоподдерживающимся.

Признание значения фундаментальной асимметрии и роли субъекта в определении направления институциональных изменений демонстрирует возможность соединения исторического и дедуктивного анализа и пользу этого. Концептуально обоснованно и аналитически полезно полагаться на доработку институтов при изучении направления институциональных изменений. Сила истории ограничивается признанием того, что новые институты должны быть самоподдерживающимися.

Однако набор допустимых самоподдерживающихся институтов также ограничивается благодаря знанию контекста, в частности, знанию того, какие институциональные элементы унаследованы из прошлого. Такое знание исключает возможные, но контекстуально нерелевантные институты. Институциональные элементы, унаследованные из прошлого, являются частью первоначальных условий в процессах, которые ведут к появлению новых институтов. История и теория дисциплинируют друг друга.

Такой анализ гораздо строже к допущению межвременных связей между институтами, чем стандартный исторический анализ, и он гораздо строже с точки зрения набора допустимых институтов в каждый момент времени, чем стандартный теоретико-игровой анализ равновесия.

В разделе 1 рассматривается фундаментальная асимметрия между институциональными элементами, унаследованными из прошлого, и технически осуществимыми альтернативами. В разделе 2 обсуждаются следствия этой асимметрии для новых институтов, а в разделах 3 и 4 – роль субъекта и институциональных инноваций соответственно. В разделе 5 представлены современные следствия фундаментальной асимметрии, проиллюстрированные на примере истории рабства в Европе и в мусульманском мире. Раздел 6 подводит итог этого обсуждения и содержит концепцию контекстуальной доработки.

1. Фундаментальная асимметрия между институциональными элементами, унаследованными из прошлого, и технически осуществимыми альтернативами

В новых ситуациях нет никаких институализированных правил, которые руководили бы поведением, и дальновидные индивиды обладают ограниченной способностью выводить поведение дедуктивно. Индивиды ищут когнитивные схемы, информацию, нормативные руководства и способы предвосхитить действия других, чтобы скоординировать свое поведение с их реакциями. В поисках таких микрооснов поведения индивиды многое черпают из институциональных элементов, унаследованных из прошлого, даже тех из них, которые относятся к институтам, больше не являющимся самоподдерживающимися. Прошлые институциональные элементы, которые индивиды знают, разделяют и помнят, одновременно являются атрибутами и институтов, и социального мира. Они сохраняются в памяти, образуют когнитивные модели, воплощают предпочтения и образуют общеизвестные поведенческие убеждения.

Альтернативные институциональные элементы тоже могут обеспечить такие микроосновы поведения: в новых ситуациях его могут координировать, например, новые организации или поведенческие убеждения, но прошлые институциональные элементы существуют по умолчанию. Ввод других технически осуществимых институциональных элементов и придание им эффективности в новых ситуациях требует определенных действий – генерирования новых знаний, изменения общеизвестных убеждений касательно того, что могут сделать и что сделают другие, и замены интернализированных убеждений и норм.

Таким образом, существует фундаментальная асимметрия между институциональным наследием общества и альтернативными институциональными элементами. Одна из причин этой асимметрии заключается в том, что создание новых институциональных элементов подразумевает переговорные издержки, издержки координации, поиска и обучения. Более того, результаты подобных действий и вытекающие из них институциональные изменения могут оказаться неопределенными, проявиться не сразу и иметь неизвестные и неопределенные последствия для благосостояния и распределения благ. Часто такие действия предполагают в том числе и обеспечение общественных благ посредством установления стандартов, предложения унифицированных толкований прошлых событий или учреждения новых организаций, например судов. Следовательно, они уже пронизаны проблемами коллективных действий, «безбилетничеством» и стратегическими манипуляциями. Транзакционные издержки институционального перехода вносят свой вклад в асимметрию между институциональными элементами, унаследованными из прошлого, и альтернативами.

Фундаментальная асимметрия между институциональными элементами, унаследованными из прошлого, и технически осуществимыми альтернативами отражает нечто большее, чем издержки введения альтернатив. Она отражает когнитивное, информационное, координационное и нормативное содержание прошлых институциональных элементов. Это содержание, в свою очередь, возникает из плохо понятных и часто непреднамеренных процессов социализации, интернализации обучения и экспериментирования, а также из приобретения и распространения способностей и знаний индивидами и организациями. Следовательно, прошлые институциональные элементы конституируют то, как индивиды представляют себе свое окружение, их мнение о том, что другие думают о действиях, которые должны совершаться в различных обстоятельствах, и то, что они считают морально подобающим. Прошлые институциональные элементы представляют то, чего ожидают, и то, что воспринимается как истинное и морально правильное.