Читать книгу "Пыль дорог - Ксения Баштовая"

Теперь уже смешком поперхнулась Лерке:

— Ну так что, сходишь за меня?

— Уговорила. Но это — в последний раз.

Корзинку цветов на продажу Эсме получила быстро: ее в самом деле приняли за сестру. Хотя, честно говоря, сама воровка могла понять с трудом: как на четверть эльфийку можно перепутать с на четверть тренти? С точки зрения Эсме, это было все равно что назвать тролля гоблином. А может, глава гильдии понял, что пришла немного не та Миисарт, но пожалел ее? Трудно сказать.

Быстрее всего удалось продать букетики ромийских фиалок: их сезон уже давно прошел, и фиалки, привезенные чуть ли не с островов, разошлись, как горячие пирожки. Следом были куплены алые лилии, потом — несколько гладиолусов. Очень долго никто не хотел брать букет местных высоких роз, но юная воровка, как ее научила сестра, общипала внешние, засохшие лепестки на бутонах, и покупатель, старый подслеповатый фавн, все-таки нашелся.

Начинающая торговка уже хотела направиться в гильдию, а после этого домой, когда ее внимание внезапно привлек гомон толпы, собравшейся у фонтана. Обычно первыми к фонтану подходили гоблинши с не по росту большими кувшинами, потом подтягивались тролльчанки, с легкостью удерживающие на голове сосуды на десятки литров воды, потом подбегали легконогие глейстиги — и начинались неспешные разговоры. А потом жительницы города окончательно смешивались, и уже проще было сказать, представительницы какой расы не почтили своим присутствием небольшой дворик в северной части города.

Сейчас же все было не так — мужчин было больше, чем женщин, да и разговоры велись явно на повышенных тонах. Кто-то что-то не поделил?

Осторожно придерживая кошелек рукою (не хватало только, чтоб обокрали — вовек потом с гильдией не расплатишься!), Эсме направилась к фонтану.

Пару десятилетий назад какой-то шутник закрепил на стене дома бронзовую львиную голову. Несколько поколений мальчишек развлекались тем, что засовывали головы в распахнутую пасть, воображая себя великими циркачами-жонглерами. А потом рат подвел к этой голове водопровод, и сейчас широкая струя воды выплескивалась из львиной пасти, стекая в укрепленную в стене чашу.

Эсме уже практически подошла к этому странному собранию, когда из центра толпы вдруг раздался тихий гитарный перебор. Все голоса стихли — словно невидимым пологом накрыли площадь.

И ночи без сна,

И небо без дна,

Глубокая синяя чаша.

И очи в слезах,

И слезы в глазах,

И жизнь беспокойная наша.

И мчаться вперед

Чрез омут и брод,

Жизни своей не жалея,

В ад или рай.

Вина через край

Плесни мне, трактирщик, скорее!

И лишь в тишине

Пройти по струне,

По тонкой струне этой жизни.

Жизнь — легкий вздох,

А страх — лишь порок,

Ведущий к торжественной тризне.

Так будем мечтать,

Так будем не спать,

Ведь надо прожить, не жалея!

Чтоб страх не застал,

Вина мне в бокал

Налей-ка, трактирщик, скорее!

Незамысловатая песенка тронула какую-то струну в душе у Эсме: девушка стояла, не в силах сделать шага. За первой песней последовала вторая, за ней — третья.

— Да уж, — вздохнул кто-то слева, — услышать такой голос — лучший подарок.

Мир для Эсме пропал, растворившись в золотой пыли. Никто и не заметил, как одна из слушательниц знаменитого менестреля замерла с застывшим взглядом. Куда она смотрела? Что видела?

Желтые песчинки вились вокруг, царапали кожу, и не было вокруг ничего, кроме этой золотой пустыни. Неба не было видно за поднявшейся в воздух пылью. Как она оказалась здесь? Почему? Эсме пораженно озиралась по сторонам.

Кто-то назойливо задергал ее за рукав:

— Тетенька, дай монетку.

Девушка вздрогнула, огляделась и поняла, что вновь стоит на площади, возле фонтана. Слушатели уже расходились, музыкант, собрав нехитрый заработок, бережно подкручивал струны гитары, а в руку Эсме вцепился немытыми ладошками мальчишка-кентавр. Неловко переступая с копытца на копытце, он жалобно заглядывал в глаза Эсме и неловко хлюпал носом.

Эсме совершенно не понимала, что же произошло. Нет, ну в самом деле, бред какой-то. Вроде только что стояла на площади. Потом вдруг пустыня. Потом — опять город. Было это или не было? Но ведь она же все видела! Не видения же начались, в самом деле.

Девушка порылась в кошельке — хорошо, никто не срезал, пока не в себе была, — вытащила мелкую монетку (на мгновение на палец наделось тоненькое кольцо, а потом соскользнуло обратно в кошель) и бросила кентавренку. Тот поймал медянку на лету, подкинул ее на ладони и, весело крикнув:

— Спасибо, теть! — умчался.

Музыкант в последний раз провел ладонью по струнам, перебросил гитару на спину и направился вниз по улице, напоследок весело улыбнувшись Эсме. А девушка так и осталась стоять. Было это или не было?

Черный кот, сидевший на подоконнике, флегматично вылизывал лапу. Приблудившись еще зимой и прожив у сестер Миисарт уже около полугода, несчастное животное так и не получило имени. Лерке было не до этого, Инге искренне предполагала, что кличка у животного есть, только она ее постоянно забывает, а Эсме считала, что достаточно того, что она каждый день этого самого кота кормит. В любом случае сам зверь, похоже, считал, что его именно так и зовут — Кот.

Кот по кличке Кот в последний раз провел лапой за ухом и, чуть прищурившись, уставился на хлопочущую по хозяйству Лерке. Сегодня все было неправильно. Мало того что его покормила не та сестра, так она же еще и дома осталась. А Лерке дома — это кошмар. Весь хвост уже отдавила бедному кошаку.

Девушка меж тем прибралась, покормила Рихара и Кота (порядок, конечно, был другим, но главное, не говорить об этом раненому) и, тихо вздохнув, присела на стул.

Пожалуй, цветочница и сама не могла понять, зачем она осталась дома. В самом деле, не рассказывать же больному, кто там красивый, а кто не очень. Вот только что делать-то? Сидеть и томно вздыхать? Ой, хорошо все-таки, что лечение наконец начало давать результат — Рихар уже полусидит. Глядишь, завтра уйдет — и тогда все закончится. К сожалению.

— О чем задумалась? — поинтересовался квартерон, поудобнее устраиваясь на кровати. Рана вроде начала заживать и болела чуть меньше.

Девушка вздрогнула от неожиданности: она как-то совершенно не представляла, что же она должна говорить.

Голос певца взмывал к небесам и застывал хрустальными колокольчиками. На миг толпа расступилась, и Эсме разглядела певца: крепкий, смуглый, в по-орочьи черных волосах видны ниточки седины. Казалось, он не смотрел на слушателей, взор его был устремлен куда-то вперед и вверх.