Читать книгу "1917. Русская голгофа. Агония империи и истоки революции - Дмитрий Зубов"

Целью шествия толпы к народному дому 4 апреля и было желание путем просьбы, обращенной к товарищу прокурора, освободить наших депутатов, и затем второе ходатайство у нас имелось к Тульчинскому о прибавке хлеба и мяса семейным рабочим.

Когда толпа отправилась к Надеждинскому прииску, я пошел по линии железной дороги вместе с нею, и, подходя к штабелям леса, что возле перехода, я услышал сигнал на рожке. Сигнал означал „сбор“, это я знаю потому, что недавно еще кончил срок военной службы. Увидев впереди толпы инженера Тульчинского, я, не предполагая опасности, направился к нему и услыхал, что он убеждает всех вернуться обратно или свернуть на нижнюю дорогу. Передние ряды сделали попытку исполнить требование Тульчинского, но задние продолжали напирать, и поэтому толпа стала топтаться на одном месте. В это время раздался залп со стороны солдат. Вся толпа упала, и через несколько мгновений оставшиеся в живых и раненые поползли к штабелям леса, где пытались укрыться, но в это время последовал второй залп, и затем началась беспорядочная стрельба».

«Я шел в передних рядах, – вспоминал рабочий с того же прииска П. П. Лебедев. – Ни камней, ни палок у рабочих в руках не было. При приближении к Народному дому дорога шла между изгородью и штабелями дров. Саженях в 100 от Народного дома на дорогу, по которой шли рабочие, выходит дорога с Надеждинского прииска, и, свернув на эту последнюю, рабочие увидели бежавшего им навстречу инженера Тульчинского. Саженях в 70 от этого места были выстроены поперек к Народному дому войска, как мне казалось, в один ряд. Тульчинский, подбежав к рабочим, спросил их, что им нужно и зачем они пришли.

Тогда рабочие объяснили ему, зачем они пришли, и подали ему свои прошения. Тульчинский, взяв прошения, сказал, что он знает, что в них написано, что это будет удовлетворено и что рабочие должны разойтись по казармам, а не то в них будут стрелять. Тогда какой-то молодой рабочий взобрался на штабель дров и начал говорить сидевшим и стоявшим рабочим, что Тульчинский сказал расходиться по домам и что требования будут удовлетворены. В это время раздался первый залп, после которого Тульчинский и рабочие легли на землю. Затем Тульчинский вскочил и крикнул по направлению к войскам, махая фуражкой: „Николай Иванович, что вы делаете, зачем стреляете в народ, ведь это не бараны!“ Через несколько секунд после первого залпа последовал второй и затем третий, причем Тульчинский после каждого вскакивал и кричал, чтобы перестали стрелять. Звук от выстрелов сливался не в один гул, а производил такое впечатление, будто палкой провели по тыну. После того как кончили стрелять, кто-то из стоявших вблизи войска крикнул: „Разойдись, а то и оставшихся перебьем!“».

Точное число жертв так и осталось невыясненным, обычно назывались цифры в 270 убитых и 250 раненых. Ленские события тотчас нашли отклик в прессе и стали известны широким слоям общества и, естественно, стали поводом для громких скандалов в Госдуме. И правые и левые, и революционеры и консерваторы, и царь и правительство – все чувствовали важность момента. Власть в очередной раз оказалась в тупиковом положении. Наказать капиталистов и полицейских и публично осудить расстрел? Тогда это послужит примером остальным и снова начнется революционный прилив. Проявить «твердость» и пугнуть народ? А вдруг это тоже вызовет революционный прилив… И все же точку зрения власти на заседании Думы 11 апреля со всей прямотой высказал министр внутренних дел Макаров: «Когда потерявшая рассудок, под влиянием злостной агитации, толпа набрасывается на войска, то войску ничего не остается делать, как стрелять. Так было и так будет впредь!»

Ничего глупее придумать было, конечно, нельзя, было бы лучше, если бы министр просто промолчал. Его слова вызвали волну негодования в обществе, а на Ленские прииски были отправлены сразу две комиссии, одна – правительственная под руководством сенатора С. С. Манухина, другая – общественная, во главе с адвокатом А. Ф. Керенским. Результаты работы последний были опубликованы в прессе, естественно вызвав новую волну протеста. «Все имеет конец – настал конец и терпению страны, – писал большевик Иосиф Сталин в газете „Звезда“ 19 апреля. – Ленские выстрелы разбили лед молчания, и – тронулась река народного движения. Тронулась!.. Все, что было злого и пагубного в современном режиме, все, чем болела многострадальная Россия, – все это собралось в одном факте, в событиях на Лене».

И в данном случае товарищ Сталин был прав. Расправа над мирным шествием рабочих вызвала стачки и митинги по всей стране, в которых участвовали около 300 тысяч человек. В Санкт-Петербурге первая забастовка прошла 14 апреля на механическом заводе, в которой участвовало 400 человек. 16 апреля на 15 разных фабриках и заводах бросило работу уже 7816 человек, 17 апреля – 31 тысяча человек на 134 предприятиях. При этом протестующие пытались петь на улицах «вечную память» и устраивать беспорядки. 18 апреля бастовало 85 предприятий, причем кое-где пели «Марсельезу» и поднимали припрятанные ранее красные флаги.

В провинции акции протеста в основном проходили в виде так называемых однодневных забастовок. Самая крупная из них произошла 18 апреля в традиционно мятежной Варшаве. «Ряд забастовок, последовавших после ленских событий и 1 мая 1912 г. в большинстве фабричных и заводских предприятий, а также в мастерских нескольких железных дорог обеих столиц и в некоторых отдельных местностях империи, показал, что в настоящий момент, после более или менее значительного, по подавлении революционной вспышки в России, перерыва рабочие массы вновь поддаются легко сорганизованию, о чем свидетельствуют и отмеченная стройность, дисциплинированность означенных выступлений рабочих, носивших, в большинстве, мирный характер», – с тревогой сообщал циркуляр департамента полиции начальникам районных охранных отделений от 12 мая 1912 года.

Детям сухари, заключенным – кусок мяса

Кстати, история с конским членом в супе на самом деле не являлась случайностью. Скорее наоборот, это был некий символ, маркер реального положения вещей в стране. Вопреки расхожим представлениям о «невероятном экономическом росте» и чуть ли не чуде, реальные данные не подтверждают миф о всеобщем благополучии и процветании царской России перед мировой войной.

Взять хотя бы жизнь в Нижнем Новгороде – одном из крупнейших городов страны – в конце 1912 года. Денег в городской казне ни на что не хватало, повсюду текли трубы, разваливались мостовые, не на что было кормить нищих и бездомных, а чиновники в основном занимались латанием дыр. Городская дума никак не могла принять бюджет следующего, 1913 года. Последнее заседание сего органа по этому вопросу состоялось аж 30 декабря. Посвящены мысли народных избранников в количестве 30 человек были в основном проблеме, на чем бы сэкономить. Большие убытки казне приносила, к примеру, военная квартирная повинность. Из-за низких окладов армейских чинов последние были не в состоянии оплачивать свои квартиры, и эти расходы лежали на плечах города. Однако отказаться от повинности городские власти не могли, посему решили лишь ходатайствовать перед правительством о повышении зарплат военным.

Экономили же там, где могли, хотя на чем вроде бы и нельзя… «Принято предложенное комиссией сокращение кредита на отопление городской полицейской управы на 514 руб., а также кредитов на содержание лошадей и обоза на 1802 руб., на ремонт пожарных частей на 1204 руб. и на уличное освещение на 1500 руб., – писала пресса. – Оставив в смете без изменений кредит на вывоз нечистот из пожарных частей, комиссия нашла, что управе следовало бы выяснить вопрос о другом, более дешевом способе очистки от нечистот в этих частях, в связи с таким же вопросом по телефонной станции». Попутно думцы решили сэкономить и на ремонте разбитых дорог, выделив на эту статью лишь 12 тысяч рублей вместо «минимально необходимых» 21 тысячи рублей.