Читать книгу "Нам здесь жить - Валерий Елманов"

Словом, после этого маневра отряд лишился еще полутора дюжин воинов, а если считать раненых, то чуть ли не трёх с половиной десятков. Всего же из двух сотен человек невредимым оставался лишь каждый третий, а полсотни раненых, из коих половина весьма тяжко, были скорее обузой катастрофически уменьшившемуся отряду.

Учитывая, что в первых рядах скакали не только ландмейстер, но и другие рыцари из числа самых опытных, в живых в основном остались молодые крестоносцы. Правда, были еще и опытные сержанты. Но как раз они в первую очередь оказались изрядно смущены новой тактикой врага, упрямо избегающего открытого боя.

Раньше такого отродясь не бывало. Вдохновленные столь большими потерями врага, литвины давным-давно полезли бы в самоубийственную контратаку. Сейчас же таких смельчаков набралось всего человек пять-шесть, а остальные продолжали хладнокровно отстреливать противника, сидя в безопасном укрытии. Да и как иначе, если все помнили о строжайшем приказе Кейстута — из-за укрытий ни на шаг, иначе…

Изрядно досаждал рыцарям и постепенно нарастающий волчий вой. Его устроили заранее назначенные литвины из числа наиболее способных к подражанию голосам животных. Чуть уйдя в лес, повинуясь новоявленному дирижеру в лице Петра, начав с еле слышных звуков, имитаторы постепенно и не спеша усиливали вой. Полное впечатление, что издалека приближается немаленькая числом стая, коя вскорости окажется поблизости.

Все это в совокупности и побудило сразу нескольких сержантов подъехать к отделавшемуся средней по тяжести раной ландкомтуру[44] Людольфу Кёнигу фон Ватзау, оказавшемуся самым старшим по своей должности, и настойчиво порекомендовать отправляться обратно в Рагнит. Отправляться пока не поздно, ибо уже темнеет.

Тот было вспыхнул от гнева и, указав на рвы, поклялся мечом архангела Михаила, что не покинет своих боевых товарищей. Однако, потеряв во время очередной попытки прорваться по флангу еще с десяток, угомонился и… затеял переговоры. Просьба была одна — дать возможность извлечь из ям и забрать с собой раненых.

Кейстут по настоянию Улана и Петра предложил выдать им взамен пленных литвинов из сотни Сударга. Людольф не особо церемонился в своей речи, цинично заявив, что им было не до пленников, посему никого из этого грязного языческого быдла в живых уже нету. Кейстут многозначительно посмотрел на друзей, также взятых на переговоры, словно говоря: «Предупреждал ведь». Вполголоса пробормотав что-то по-литовски про рыцарскую честь, он мстительно заявил, что коль товара для обмена нет, значит, и торг отменяется, развернулся и пошел прочь обратно к баррикадам. Петр скрипнул зубами — получалось, на брате Яцко Алесе, входившем в сотню Сударга и не вернувшемся из-под Рагнита, можно ставить крест.

Ландкомтур, постояв в растерянности, также поплелся к своим. На небе уже отчетливо виднелся узкий серпик месяца, а стоны, доносящиеся изо рвов, почти перестали быть слышны, в отличие от становившегося все громче волчьего воя. И Людольф, позабыв про клятву, скомандовал отступление.

…В Бизену Кейстут прибыл дважды триумфатором. И при виде ликующих встречающих даже он, обычно сдержанный и невозмутимый, не смог сдержать торжествующей улыбки. То и дело он горделиво оглядывался на вереницу саней, в коих лежали извлеченные изо рвов полтора десятка раненных рыцарей — будущие жертвы Перкунаса. В их числе находился и с трудом дышавший из-за сломанных при падении ребер ландмейстер Пруссии Фридрих фон Вильденберг. Следом за санями брели еще десятка три пленников-сержантов, взятых в Христмемеле.

За всеми этими бурными событиями немудрено было забыть о терпеливо поджидавшем их возвращения гонце доньи Маргариты. Лишь завидев Мануэля, нетерпеливо переминающегося с ноги на ногу подле комнаты друзей, Улан спохватился, торопливо заверил его, что завтра они непременно отпишут его хозяйке и отправят его обратно с ответом. А пока, чтобы ему не было скучно, он может посмотреть на рыцаря Бонифация. Правда, поговорить с ним у Мануэля пока не получится, но главное, что рыцарь жив, а остальное — пустяки.

Чувствуя неловкость — вон сколько пришлось ждать человеку, Улан хотел начать письмо нынче же, но чуть погодя отказался от этой мысли. Сосредоточиться никак не получалось. Нравы здесь были довольно-таки бесцеремонные, всё запросто, и чуть ли не каждый из княжеских слуг, не говоря о воинах, норовил заглянуть в их комнату и высказать в их адрес какую-нибудь похвалу.

На самом пиру оказалось полегче — основная доля славословья доставалась Кейстуту, чему друзья были только рады. Впрочем, сам князь оказался честен и не забыл о хитроумных чужеземцах, не раз подняв кубок в их честь.

Они тоже не ударили в грязь лицом. В одном из ответных тостов Улан предложил почтить память погибших минутой молчания, а в другом Сангре провозгласил здравицу в честь тех, кто не может из-за тяжких ран присутствовать за этим столом. Имена же четверых раненых, что дрались под их началом, перечислил поименно: Свитрус, Гинтарас, Сниегас и Кантрус, заметив, что если бы не стойкость и мужество двух последних, то и их самих сейчас не было бы здесь. И сегодня они с побратимом с благодарностью склоняют голову перед отцом этих славных воинов.

Но закончил Сангре свою речь в обычном полушутливом стиле. Припомнив слова Улана, он изобразил на лице смущение и добавил, что со своей стороны особо благодарен Сниегасу. Судя по тому, куда именно впились в щит арбалетные болты врагов, не будь перед ним этой защиты и некоторые женщины остались бы очень недовольны его ранами. Народ, услыхав эту незатейливую шутку, долго и весело хохотал. Да и вообще веселились в тот вечер допоздна — Кейстуту очень не хотелось, чтобы закончился день его звездной славы, и он не торопился закругляться.

Приступили друзья к составлению письма кузине истерзанного пленника как и собирались, то есть на следующий день. Правда, невыспавшийся Петр попытался отложить еще на денек, мол, этот Мануэль столько прождал, что день-другой не горит. Но Улан напомнил о вчерашнем обещании, а кроме того заявил, что проанализировав рассказы Дитриха и Сильвестра, пришел к выводу, что отцов-инквизиторов не удовлетворили ответы Бонифация и они явно нацелились на его двоюродную сестрицу, выехав во Владимир-Волынский. Посему следовало предупредить ее и как можно быстрее, иначе плакали их денежки.

— Так бы сразу и сказал, — соскочил с постели Сангре, принявшись торопливо одеваться. — Кстати, а если не поверит, решит, что пугаем или сгущаем краски?

— Поверит, — заверил Улан. — Я ж вчера не случайно велел проводить Мануэля к Бонифацию. Пусть по возвращении расскажет ей, в каком состоянии мы привезли твоего Боню из Христмемеля.

— Вот это правильно, — поддержал Сангре. — Авось побыстрее зашевелится, а то знаю я этих баб. К тому же, как мне кажется, в любом случае пришла пора для личного знакомства. Короче, пиши и назначай встречу, причем предупреди, чтоб прихватила с собой гроши, — и, покосившись на друга, приунывшего от перспективы нового неприятного труда по составлению текста, ободрил его: — Да ты не переживай, я буду рядом. Мне тут пришел в голову один способ, как можно изящно сократить наше послание…