Читать книгу "Лики ревности - Мари-Бернадетт Дюпюи"

– Моя мать тоже им пользовалась: в детстве я был сорвиголовой.

– Ее звали Югетта, мою кормилицу… Я так плакала, когда родители за мной приехали! Мне тогда исполнилось четыре года, и я думала, что Югетта – и есть моя мама. И, честно говоря, лучше бы так и было.

Жюстен Девер слушал и сопереживал. Горе ее было велико, и вид кукольного личика со следами побоев невольно вызывал сочувствие. Он не стал заострять внимание на том факте, что она наконец призналась, пусть и под воздействием спиртного, в том, что страстно любит Тома Маро, подтвердив тем самым его подозрения.

– Отец часто вас бил? – спросил он, придвигаясь ближе.

– Да, часто. И в детстве, и когда выросла и превратилась в девушку, и сегодня… Раньше он наказывал меня за шалости или оплошности – отвязала собаку, забыла запереть дверь конюшни или еще что-нибудь. Скажите, инспектор, неужели вас это правда интересует?

Изора сняла крышку с банки с паштетом, взяла со стола нож и сделала себе бутерброд.

– Пезай, добрый вандейский пезай! – улыбнулась она.

– Может, было бы уместнее сначала переодеться? – спросил Жюстен. – Вот шерстяные носки и длинные кальсоны на смену вашим чулкам.

– Спасибо, господин инспектор! – Девушка залилась слезами.

– Ну же, успокойтесь! – уговаривал он ее нарочито строгим голосом. – Либо пройдите в туалет и переоденьтесь там, либо я выйду, чтобы дать возможность сделать это в комнате. Здесь вас никто не потревожит.

Видя, что девушка уже расшнуровывает ботинок, Девер счел уместным покинуть помещение. Он заперся в смежной комнате, запретив себе даже думать об Изоре – о ее ногах, бедрах и всех прелестях, которые обнажались в эту самую минуту. Он уставился в потолок и попытался сосредоточиться на расследовании, которое вскоре должно было перейти к другому инспектору, поскольку он, Девер, не добился результата. «В субботу я переверну страницу под названием „Феморо“. Лучше бы сюда и не приезжать, – размышлял он. – Изора Мийе, вы обольстили закоренелого холостяка…»

Она позвала его своим низким, приглушенным голосом. Вернувшись в комнату, Девер испытал облегчение.

– Теперь я в порядке, – сообщила Изора.

Инспектор посмотрел на ее потемневшие от морской воды кожаные ботинки и брошенные на паркет черные чулки. Изора распустила волосы, и они теперь струились по спине – черные и волнистые, хоть и немного спутанные. Длинную, давно вышедшую из моды юбку она подняла до колен – так, что стали видны ее ноги в серых кальсонах и шерстяных носках, достававших до лодыжек. Зрелище умилило его, хоть он и старался этого не показывать.

– Никому, кроме вас, я рассказывать не стану, но отец несколько метров тащил меня за волосы, – призналась Изора. – Было больно, даже очень!

– Я вам сочувствую. Его тоже следовало бы примерно наказать, но – увы! – я не имею таких полномочий. Вы – несовершеннолетняя, а закон не предусматривает наказания для родителей, которые избивают своих детей.

Она с потерянным видом опустила голову, и Девер только теперь заметил змеистую красную отметину на ее левой руке. Стоя у Изоры за спиной, он указал на ранку.

– А это что?

– Это? Он хлестал меня кнутом. Инспектор, хватит уже. Вы не измените мир, во всяком случае – не Бастьена Мийе. Я никогда его больше не увижу, никогда! Он запретил возвращаться на ферму, и я не стану.

Жюстен поставил к столу табурет и сел напротив Изоры.

– Где же, в таком случае, вы намерены жить? – поинтересовался он. – Вам в любом случае придется появиться дома – вы должны забрать свои вещи. Я уезжаю из Феморо в субботу утром: прокурор республики направляет меня расследовать другое преступление – гнусное убийство в Фонтенэ-ле-Конте. Здешние жители соблюдают обет молчания. Мой заместитель придерживается того же мнения: разговорить их не получится. И речи быть не может, чтобы выдать товарища по работе, рассказать, где был и что делал твой сосед! Жена убитого бригадира – и та лжет, отвечая на вопросы, так что помощи мне ждать неоткуда!

– Вы правда уезжаете? – спросила Изора, из последних сил превозмогая сон.

– Правда, – ответил он, – если только не найду новый след. Сказать честно, шахтерская среда и все, что с ней связано, мне не нравится. В это воскресенье я спускался в Пюи-дю-Сантр, но, как выяснилось, зря; и все же я снова задался вопросом, как люди, зачастую совсем юные, могут работать в таких условиях. Даже на поверхности день идет за два: постоянный грохот сортировочного конвейера, в носу – запах угля, стекольный завод тоже добавляет шума… Мой заместитель Антуан Сарден мечтает, как бы поскорее отсюда удрать. Однако я вас утомляю, вы вот-вот уснете. Изора… простите, мадемуазель Мийе, вы можете поспать часок на диване, а потом мне придется отвезти вас домой или куда вы скажете. О том, чтобы оставить вас здесь на ночь, и речи быть не может. Тем более что дома о вас наверняка беспокоятся, особенно ваша матушка.

– Мама? Пока у нее перед глазами любимый сын, она обо мне и не вспомнит!

– Даже слышать не хочу! Вы слишком разумны, чтобы говорить такие вещи, – не поверил полицейский. – Просто сегодня у вас в голове туман, вы пьяны.

– Вот как? И вы этим не воспользуетесь? Те поляки в кафе хотели меня поцеловать. Я могу переспать с вами, инспектор, на девственность мне наплевать, потому что Тома женился на другой, не на мне!

– Замолчите, вы говорите неприличные вещи, Изора. У меня есть принципы, и я не пользуюсь доступностью женщины, когда она пьяна. Раз уж мы об этом заговорили, почему бы вам не преподнести свою невинность Жерому Маро, вашему будущему жениху и мужу, которого вы не любите?

– Нет, он мне нравится. Он добрый, совсем как вы… У меня на самом деле глаза закрываются…

Пожалев ее, Девер помог Изоре подняться и отвел на диван, на котором обычно спал сам.

– Прилягте, а я схожу в ресторан за своим заместителем. Когда вернусь, решим, что с вами делать дальше.

Изора смотрела на него с отсутствующей улыбкой.

– Скажите, господин полицейский, а что вы делали в том проулке? Следили за мной? – с трудом ворочая языком, спросила она.

– Вот уж нет! Я часто бываю там, потому что он выходит как раз к кафе-ресторану «Ла-Рюш». Неподалеку есть фонарный столб, и, спрятавшись за ним, я могу наблюдать за его клиентурой. Поведение одного углекопа кажется мне особенно подозрительным. Я говорю об Амброжи, тесте вашего любимого Тома.

Инспектор тут же упрекнул себя, что так откровенно высказал свое мнение о поляке, но для оплошности была веская причина – расслабленное девичье тело оказалось слишком близко… Впрочем, сожалеть о неосторожном слове ему не пришлось:

– Мсье Амброжи? Это из-за пистолета? – пролепетала еле слышно девушка, вспомнив о том, что услышала от Жерома на пляже.

– Какого пистолета?

– Пистолета, который у него есть. У мсье Амброжи…