Читать книгу "Зыбучие пески - Малин Перссон Джиолито"

42

Третья неделя судебного процесса, последний день

Главный обвинитель Лена Перссон стучит по микрофону, прокашливается и начинает резюмировать все сказанное ранее. Вид у нее грустный, словно ей некомфортно находиться здесь.

– Страшный сон любого родителя… проводить детей в школу, не зная, что домой они уже не вернутся…

Но после пары фраз ее голос уже звучит бодро и агрессивно. Он словно говорит: «тебе так легко не отделаться».

– Это не поддается пониманию, как столь молодые люди могут нести в себе столько ненависти и желания убивать. В это трудно поверить, но придется. И виновные должны понести наказание. Дело суда определить меру этого наказания. Суд должен постановить, виновна ли обвиняемая в соучастии в убийстве, в убийстве, в подстрекательстве к убийству, попытке убийства. И у нас нет никаких сомнений в ее виновности.

Она говорит громче и увереннее, почти триумфально. Ее уверенность говорит о том, что доводы Сандера и его вопросы Самиру не произвели на нее никакого впечатления. Она по-прежнему считает, что мне следует назначить высшую меру наказания.

– Толкования… – эти слова она сопроводила фырканьем: – нужны только для того, чтобы выяснить правду. А что касается… – она намеренно делает паузу, – выводов «экспертов», предъявленных защитой, то они исходят только из одного из многих сценариев развития событий, что не означает, что они являются истинными.

Эксперты. Всем сразу понятно, что она хочет сказать. Эти заключения проплачены. Обвиняемая пытается купить себе свободу. Богатая шлюха.

– Следователи, работающие в полиции, не детективы-любители, а настоящие профессионалы. Они знают, что делают. Это не первое расследование в их жизни. И не второе и третье тоже. Никто не указывает им, куда смотреть и что делать. Никто не говорит им, какого заключения от них ждут. Они проводят независимое расследование, не по заказу обвиняемого. И не забудьте, – говорит она, – не забудьте то, что Самир заявлял с самого начала и на чем настаивал в ходе следствия, несмотря ни на что. Самир был там. Он видел все своими глазами, он пережил этот кошмар, он оказался в состоянии рассказать нам, что делала обвиняемая в эти ужасные минуты. Нужно ли было ему повернуть голову, чтобы все разглядеть? Возможно. Важно ли это? Нет. Он видел то, что видел. И у него не было сомнений в том, что обвиняемая сделала то, в чем ее обвиняют. Первый допрос не стоит недооценивать. Особенно учитывая то обстоятельство, что данные, полученные в ходе следствия, подкреплены техническими доказательствами, полученными в ходе расследования, проведенного Национальным центром судебно-медицинской экспертизы. – Она выделила голосом слово «национальный», чтобы мы все четко поняли, что хорошо, а что плохо.

Государственные эксперты, не детективы-любители Сандера, не проплаченные солдатики «Лего», а самые настоящие эксперты.

Главный обвинитель продолжала настаивать на своем. Но кое-что изменилось, я не сразу понимаю что, но когда понимаю, уже не могу думать ни о чем другом. Когда она повторяет версию обвинения и рассказывает, как мы с Себастианом наедине планировали чудовищную месть, она обращается больше не к главному судье, а к тем членам судебной коллегии, которые не являются юристами.

– У меня нет никаких сомнений в том, что все происходящее тяжело для обвиняемой. Мария Норберг наверняка раскаивается в содеянном. Возможно, что она раскаялась уже тогда, в классе, когда впервые посмотрела смерти в глаза. Наверняка она испугалась. Увидев смерть Себастиана Фагермана, она испугалась и передумала умирать. Но это не снимает с нее вины за содеянное.

Если бы Лена Перссон была актрисой и играла обвинителя в американском сериале, она бы сейчас наклонилась к судьям, посмотрела им в глаза одному за другим, проверяя, удалось ли ей вызвать у них слезы. Она задействует весь свой актерский потенциал, потому что знает, что достаточно переманить на свою сторону одного судью, и моя песенка спета. При принятии решения голос каждого члена судебной коллегии равнозначен голосу председателя суда. Каждый имеет голос. Ни больше, ни меньше. И не важно, имеет он юридическое образование или нет.

Я разглядываю судей. Пытаюсь понять, что они думают, чего ждут. Но их лица ничего не выражают. Абсолютно ничего. Или это я ничего в них не вижу, только лица.

По окончании выступления председатель суда благодарит Лену Перссон. Вопросов к ней у него нет. Затем наступает очередь Сандера. «Пожалуйста». Сандер медлит. Ждет, пока Фердинанд включить проектор. Она кликает лазерной указкой, и на экране появляется первая полоса газеты.

«Трагедия в Общественной гимназии Юрсхольма – девушка задержана». Следующая газета «Клаес Фагерман убит. Подружка сына сказала: «Он должен умереть». Еще одна. «Источники подтверждают: она убила свою лучшую подругу». Еще и еще.

На седьмой обложке Сандер прокашливается и зачитывает текст:

– «Все должны умереть, другого выхода нет».

Подзаголовок он оставляет нам. «Вот как она живет сейчас – семь страниц о жизни богачки из Юрсхольма в следственном изоляторе». Сандер продолжает:

– Я хотел рассказать вам, сколько статей было написано о Майе с начала судебного процесса, но это невозможно. Их слишком много. Первые четырнадцать дней после убийства моя подопечная была на первых полосах трех главных шведских газет. Одновременно. Она и преступление, которое, как утверждается, она совершила, были главными новостями в программах трех главных телеканалов в течение трех дней, и фигурировали в новостях еще неделю спустя.

Когда полиция менее суток спустя стрельбы в гимназии обнародовала информацию о смерти Клаеса Фагермана, к освещению событий присоединилась и иностранная пресса. Но и до этого они уже проявляли интерес к преступлению. По данным моих сотрудников, накануне начала процесса запрос «Майя Норберг» в поисковой системе «Гугл» выдавал 7 500 000 результатов, и это при том, что в большинстве газет моя клиентка не была названа по имени. Запрос «Расправа в Юрсхольме» давал 300 000 результатов поиска, как и комбинация «Себастиан Фагерман и Майя Норберг».

Он вздыхает. Тяжело вздыхает. Говорит, что сожалеет, что вынужден рассказывать об этом, смотрит на председателя суда. В отличие от мерзкой Лены он смотрит только на него. Мы юристы, мы не можем позволить бульварной прессе, интернету, телешоу, иностранным журналистам и прочим вещам повлиять на наше профессиональное мнение.

Весь его вид говорит: «Я в тебя верю». Он дает понять председателю суда, что это его долг – объяснить членам судебной коллегии без юридического образования, что к чему.

– Подстрекательство. Мою подзащитную обвиняют в подстрекательстве к убийству Клаеса Фагермана. Также моего клиента обвиняют в том, что она вместе с покойным Себастианом Фагерманом планировала и осуществляла убийства в Общественной гимназии Юрсхольма.

Мой клиент. Так Сандер раньше обо мне не говорил, только Майя. Но теперь у него этот сухой голос юриста.