Читать книгу "Сталин и Рузвельт. Великое партнерство - Сьюзен Батлер"

В 03:15 утра 22 июня три миллиона германских солдат, а также полмиллиона румынских, финских, венгерских, итальянских и хорватских войск, скоординировав вторжение от финской границы до Черного моря, оснащенные 700 000 орудиями полевой артиллерии, перешли западную границу СССР, кто пешим маршем, кто на броне 3600 танков и 600 000 бронемашин, кто в составе кавалерии верхом (около 600 000 человек). Над их головами на восток направлялись 500 тяжелых бомбардировщиков, 270 пикирующих бомбардировщиков и 480 истребителей[427].

Поскольку немцам под разными предлогами удавалось получать разрешения на совершение разведывательных полетов над приграничной территорией СССР и иметь возможность наносить на карту аэродромы, военные объекты и командные пункты, для люфтваффе не составило труда легко и быстро найти нужные цели. Потери были огромные. Только в первый день войны были уничтожены тысяча двести советских самолетов. Командующий ВВС Западного фронта был так потрясен, что покончил с собой. Командир 9-й смешанной авиадивизии бежал, но позднее был найден и расстрелян.

Сталин все еще отказывался верить, что Гитлер санкционировал вторжение. И продолжал не верить, пока граф фон дер Шуленбург не вручил Молотову официальную ноту об объявлении войны. Столкнувшись, наконец, лицом к лицу с реальностью, Сталин произнес: «Они напали на нас, не предъявляя никаких претензий, не требуя никаких переговоров, напали подло, как разбойники»[428].

В полдень 22 июня к гражданам Советского Союза обратился с речью не Сталин, а Молотов, закончивший выступление по радио словами: «Наше дело правое. Враг будет разбит. Победа будет за нами!» Сталин обратился к народу только 3 июля, повторив почти те же слова.

Через три дня войска вермахта углубились на территорию Советского Союза до 250 километров. За первую неделю немцы взяли в плен 400 000 человек, полностью уничтожили более 4 тысяч самолетов и продвинулись вглубь до 500 километров, захватив Минск. На следующей неделе были захвачены в плен еще 200 000 человек.

Через несколько дней после начала вторжения Сталин, наконец, осознал страшную цену своих ошибок. Он выглядел потрясенным и, казалось, молча ругал себя за неспособность разумно оценить поступавшие сигналы. Он покинул Кремль и переехал на дачу в Кунцево, находясь, по-видимому, на грани нервного срыва. Несколько дней он не отвечал на телефонные звонки и сам никому не звонил. Говорили даже, что он начал сильно пить. 29 июня в присутствии Молотова, Ворошилова, Жданова и Берии его прорвало: «Ленин оставил нам великое наследство, а мы, его наследники, все просрали!»

На следующий день, когда к нему снова приехали Молотов, Берия и Ворошилов, он на какое-то мгновение решил, что они явились арестовать его. Но они не собирались делать этого. Тогда, осознав, что, несмотря ни на что, он остается у власти и что его окружение хочет, чтобы он оставался у власти, Сталин снова почувствовал себя хозяином положения.

* * *

Сталин вышел из своего убежища с новым пониманием главной цели. Теперь следовало обратиться за помощью. Сталин осознал, что Советскому Союзу для выживания будут нужны союзники. Третьего июля он обратился с речью не только к населению страны как ее вождь, но и явно адресовал эту речь Рузвельту и Черчиллю, готовя основу для будущего альянса с Соединенными Штатами и Великобританией. Майский вспоминал, что Сталин произносил слова каким-то тусклым и бесцветным голосом, «часто делал паузы, тяжело вздыхал»[429], но его слова производили сильное впечатление. Вспомнив историю, он назвал войну Великой Отечественной войной русского народа и, подобно Рузвельту, предрек, что война приведет к новым взаимоотношениям между Советским Союзом и остальным миром. Он сказал, что эта война «сольется с борьбой народов Европы и Америки за их независимость, за демократические свободы. Это будет единый фронт народов, стоящих за свободу против порабощения»[430].

Вернувшись к власти, Сталин реорганизовал все аспекты обороны и взял на себя еще больше полномочий[431]. Был сформирован Государственный Комитет Обороны (ГКО). Сначала его членами стали Молотов, Берия, член Политбюро Георгий Маленков и Ворошилов. Вскоре Сталин стал председателем ГКО, наркомом обороны, а с 8 августа – Верховным главнокомандующим. Генералы стали называть его «Верховный». Через два дня, 10 августа, ГКО приказал сформировать новые сибирские дивизии в составе российских, украинских и белорусских воинских частей и обеспечить их готовность к боевым действиям в период с 15 сентября по 15 ноября.

Сталину было всегда свойственно фанатически относиться к работе, но теперь он работал по восемнадцать часов в сутки, иногда перегружая себя такими второстепенными делами, как, например, подготовка планов создания минных полей и распределение оружия и боеприпасов, что не соответствовало его уровню и было бы разумнее поручить кому-то другому.

Генерал Дмитрий Волкогонов вспоминал, что, когда он «потерял» воинский эшелон, назвав Сталину одну станцию, хотя эшелон тогда находился на другой, Сталин процедил: «Если вы, генерал, не найдете этот эшелон, то пойдете на передовую рядовым». Когда генерал вышел из кабинета Сталина бледный как полотно, Поскребышев сказал ему: «Постарайтесь не оплошать, Хозяин дошел до предела, он обязательно проверит». Это прозвучало зловеще, потому что Поскребышев хорошо знал своего хозяина. Александр Поскребышев, личное доверенное лицо Сталина, его секретарь и «цепной пес», был всегда рядом со Сталиным или ждал команды за дверью сталинского кабинета. По его собственному признанию, Сталин нанял его из-за отталкивающей внешности: «Однажды Сталин позвал меня и сказал: «Поскребышев, ну до чего же ты уродлив! Тобой же только людей пугать». И он взял меня на эту работу»[432]. Некоторые поговаривали, что у него был облик висельника: узкие плечи и непропорционально большая голова. Он был коротконогий и толстый, малорослый и сутулый с крючковатым носом, а глаза, по выражению переводчика с английского языка Э. Г. Бирса, напоминали глаза стервятника. Когда он сидел за столом, видна была только голова. Для Сталина он стал незаменимым помощником.