Читать книгу "Германский вермахт в русских кандалах - Александр Литвинов"

— Эти костяшки мои очень тоненькие, — прошептал извинительным тоном Валерик, когда дядя Ваня стал выкладывать на мешковине находку его. — Они легкие очень и пожелтели зачем-то… Мне бы хоть крючочек один…

Дядя Ваня на это только носом сопел, дело свое продолжая. Кости на мешковине рисунком своим детям что-то напоминали, но понять до конца мешала незавершенность этого творения. Но дети уже настороженно замерли. И тут на глазах у детей дяди Ванины руки сложили скелет человека. Дети замерли разом и дышать перестали.

А когда дядя Ваня нашел на телеге гнутый чайник с отбитым носком и поставил его на место головы скелета, дети прочь сыпанули, страхом подстегнутые!

А дядя Ваня снял картуз, постоял над костями, пошептал одному ему ведомое, да, видать, нашептанного мало оказалось, еще и круто руганулся.

Гнутый чайник швырнул на телегу, мешковину вместе с костями свернул и поехал со двора на улицу в молчании скорбном без песни той, зазывалочки. Только нещадно смолил самокрутку да кашлял и что-то злое нашептывал.

Убегая, Валерик столкнулся с Ирочкой, по прозвищу Сексотка, что жила по соседству в новом доме у озера. Она уже в школе училась, но сверстники с ней не дружили, отчего Ирочка дружбу искала среди детворы помоложе, не упуская момента сверстникам мстить беспощадно.

Над малышами она издевалась с недетским злорадством и выдумкой. Полноватая и краснощекая, с тяжелой, трамбующей землю походкой, полногубая, с недетским угрюмым взглядом исподлобья, Ирочка была одинока в школьном детстве своем. При ней даже взрослые умолкали и чаще всего расходились: опасались, что девочка эта способна мамашке своей донести даже то, что людям самим не известно.

— Ага, Вареник, попался! Теперь все будут знать, как ты шкелетные кости менял на крючки!

— Я не менял! — растерялся Валерик. — Я не успел…

— Менял, менял! Я видела! Вот теперь будет тебе!

— Что будет?

— А вот как придут шкелеты ночью! Мертвые шкелеты из могилы! Да как заревут: «Отдавай наши кости, Вареник!» Вот тогда ты узнаешь, как кости менять на крючки!

— Я просто отдал дяде Ване, — шепчет Валерик, придавленный наглостью Сексотки.

— А шкелеты не будут брехню твою слушать! Они из тебя будут кости вытягивать! Вот так вот будут кости вытягивать, — хотела она показать, как выцарапывать будут скелеты из Валерика кости свои, но он увернулся от пальцев ее. И тогда, чтобы мальчика напугать окончательно, она применила свой старый прием.

— А я вот скажу кому надо, и в нашу школу тебя не примут! Ага!

— Что ты скажешь? — похолодел Валерик.

Ирочка голосом «страшным» ему прошипела:

— А то, что ты вор! Воришка! Что ты все у людей воруешь!

— Это ж неправда…

— Ну и что, что неправда, — усмехнулась Ирочка злорадно. — А мне поверят. Потому, что мама моя в НКВД работает. Не то, что твоя в «гороне» каком-то.

— И не в «гороне», а в Гороно. В городском отделе народного образования моя мамка работает, понятно!

— Ну и что! Все равно главней НКВД, а не Гороно! Вот так вот! Съел, Вареник сопливый!

— Я не сопливый!

— Ну и что! Все равно тебя не примут в нашу школу. Узнаешь потом, как кости шкелетов менять на крючки!

И ушла, злорадно ухмыляясь.

А Валерик весь вечер был тих и задумчив.

Бабушка Настя расспросами не докучала, даже когда отказался от предложения «похлебать сырокваши», а, забыв помыть ноги, тихо улегся на сундуке.

Ночью Валерик метался во сне. Снились тяжелые сны. Он плакал, стонал, от кого-то во сне отбивался и свалился на пол вместе с постелью и закричал:

— Они уже глядят в окно! Вот же они! Вот!

— Кто, детка моя!? Кто?

— Скелеты! Скелеты! Скажи им! Я кости отдал дяде Ване!

И выскочил в коридор, и закричал во весь голос испуганный:

— Дядя Ваня! Отдай кости скелетам! Скелеты пришли за костями!

— Что такое? Какие скелеты?

— Дядя Ваня! Скелеты солдатские! Кости! Отдайте им кости!

Валерик сходу обхватил кого-то из взрослых, прижался, ища спасения.

— Сыночек ты мой, — выбежал в коридор Дядя Ваня. — Кости! Я их похоронил! Я их в братской могиле зарыл, прикопал там, и все…

Валерик успокаивался трудно. Кто-то из соседей дал ему кружку узвара. Пригорюнившись, бабушка Настя стояла среди других как виноватая. Дядя Ваня мальчика отвел в комнату бабушки Насти и спать уложил. И Валерик внезапно уснул.

— Во как извелся дитенок, — бабушка Настя вздохнула.

— Вспомнил, наверно, что-то, — дядя Ваня кисет достал, направляясь на выход. — Что-нибудь из военного времени вспомнил, что видеть пришлось… Да еще эти кости с карьера песчаного… В гражданскую… банды по нашему краю гуляли. Разные маруси да зеленые… Человеческие жизни ничего не стоили. Бывало, что и до карьера песчаного людей не доводили…

Мамка «почужела»

Вечерело.

Припав животами к настилу дощатому и удочки отложив, друзья наблюдали за жизнью в воде.

— Толя, Толь, а война там у них бывает?

— Нет, такой, как у нас, не бывает.

— Да? — И, не задумываясь, спросил: — А почему?

— Потому, что они без войны пожирают друг друга. Сожрут втихаря, и порядок! И опять тишина…

Металлический цокот копыт по булыжникам привлек внимание друзей. Они подняли головы: вдоль улицы рысью летела кобылка та самая!

— Во газует!

— Кобылка, Толян! И мужик тот! Лягавый.

— А рядом кто, видишь, сидит?

— Баба какая-то!

— «Баба!» Глазки разуй!

И осекся Валерик. Только и вымолвить мог свое удивленное «Ух ты!»

— Вот это да! — злорадно Толян усмехнулся и на Валерика искоса глянул. — Маманька твоя теперь с Яшкой Петренко дружит.

Валерик не знал, что ответить.

А лошадка замедлила рысь, и перед тропинкой, что сквозь кусты уходила к баракам, бричка замерла.

Валерик молчал онемело: это мамка его из брички шагнула, а главный НКВДешник за ручку попридержал. И оба они улыбались, прощаясь.

— Теперь она всех арестовывать будет, — с тяжелым вздохом изрек Толян, когда, развернувшись, бричка умчалась обратно. — По ночам будет ездить теперь в «черном вороне» мамка твоя…

— А вот и нет! — Толяновым глазам, прищуренным с жестоким осуждением, Валерик бросил несогласие свое. — Моя мамка хорошая!

И побежал к бараку, не слушая, что там кричит ему Толик вдогонку.

Но домой не пошел, а сел у мусорного ящика на лавочку, переживая огорчения от слов обидных, что Толик сказанул про мамку. И только вот сейчас Валерик понял, почему соседи к нему охладели. А все потому, что мамка для них страшной стала! Страшной и чужой оттого, что с НКВДешником стала дружить.