Читать книгу "Неизвестный Сухой. Годы в секретном КБ - Леонид Анцелиович"

Удивительная способность истребителя Су-7 самостоятельно садиться подтвердилась через два года. Во время стрельбы из пушек на полигоне в калмыцких степях за городом Ахтубинск у Су-7 остановился двигатель. Повторные запуски не сработали, и летчик катапультировался, когда самолет находился в горизонтальном положении на скорости 600 км/ч. После катапультирования летчика самолет продолжал устойчиво плавно снижаться с уменьшением скорости и благополучно приземлился на фюзеляж на мягкое травяное покрытие ровной степи.

Его подняли на надувных подушках, выпустили шасси и поставили на свои колеса.

Тщательная проверка работоспособности всех систем и запуск двигателя повреждений не выявили. Обследование покрытия степи показало, что взлет самолета с грунта возможен. Катапультировавшийся летчик вызвался взлететь и перегнать машину на аэродром во Владимировке. Ему разрешили, и он блестяще справился с этой задачей, оформив дополнительное испытание самолета Су-7 по взлету с грунта после вынужденной посадки. Но машину эту все же списали и использовали как экспонат в учебном классе.

Жизнь на дальневосточном авиационном заводе текла своим размеренным чередом. Завод по-прежнему притягивал к себе лучшие умы всего Дальнего Востока России. Ведь ближайшие авиационные заводы были только на юге Байкала, в Иркутске и Улан-Удэ. Где могли молодые парни и девушки из дальних деревень, поселков и городков дальневосточной земли получить навыки квалифицированной работы? В центре огромного таежного края они находили город, где выплавляли очень дорогие сорта сталей, строили истребители и атомные подводные лодки и где учили, предоставляли общежитие и хорошо платили.

Структура завода отражала уровень авиационного производства в России и опыт освоения дозвукового и сравнительно простого МиГ-17. Серийное конструкторское бюро располагалось в просторных залах на втором этаже пристройки сборочного цеха. Начальники бригад и ведущие конструкторы работали здесь многие годы и, как все конструкторы и технологи, были обременены домашним хозяйством, огородом и множеством забот по добыванию продуктов питания для семьи. К работе относились очень почтительно. Все делали тщательно и аккуратно.

Каждое утро меня ждала стопка калек чертежей и другой технической документации. Требовалась моя подпись как представителя ОКБ для запуска в производство. Как всегда, Листки отклонения от чертежа — результат допущенного брака. Обычно со всеми бумажными делами я управлялся до обеда. А после сытного обеда в директорской столовой, куда приглашались все представители Москвы, я шел по цехам и смотрел процесс производства.

Директорская столовая поразила меня своим шиком. В просторной комнате несколько столиков. У стены большой домашний буфет-сервант, заставленный бутылками пива, вина, водки и коньяков. Людей мало — каждый приходит в отведенное ему время. Начальники цехов обедали пораньше, начальники служб завода — после них. Часа в два дня была очередь заместителей директора и гостей завода, куда причислили и нас. Напитки, в том числе и крепкие, можно было заказать в любом количестве из тех, что стояли в буфете. Но потом наш представитель бригады кабины и средств спасения Леонид Логвинов предложил нам попробовать пообедать в летной столовой. Там обстановка была обычной, но качество продуктов гораздо выше. Теперь мы ходили обедать в летную столовую.

Жили мы в поселке Дземги около завода в двухэтажном деревянном доме, один из подъездов которого был отведен под заводскую гостиницу. Небольшие комнаты на две-три железные кровати. Туалеты, умывальники и душевые кабины в конце коридора. Зато на завод ходили пешком. Скромность быта нас не смущала. Ведь нам суточные платили с северной надбавкой. А это было 5 рублей 60 копеек вместо 2 руб 60 коп. в Новосибирске. И за место в заводской гостинице взимали 1 рубль 20 копеек с полной оплатой потом в Москве по предъявленным квитанциям.

Весна в Комсомольске поздняя. В мае деревья стоят еще голые. Яркое южное солнце уже растопило снег. Но почва еще скована льдом, и талая вода стоит бесконечными лужами. Я гуляю по лужам парка в Дземгах без шапки и в китайском просторном светло-сером плаще. Да, одевались мы тогда очень скромно. Даже у нас, представителей московского ОКБ, вещей было мало. А местная интеллигенция одевалась еще скромнее. Но это тогда никого не беспокоило. Уровень качества одежды у всех был одинаковым и считался нормальным.

Я невольно сравнивал серийные авиационные заводы, на которых бывал. Завод № 30 в Москве и завод № 153 в Новосибирске казались мощнее. Здесь же, на Дальневосточном, все было проще, миниатюрнее. Ритм производства замедленнее. Люди более спокойные и обстоятельные. Но качество сборки наших машин было достаточно высоким.

Амур-батюшка

Могучая река возле заводского поселка Дземги имела ширину в несколько километров. Противоположный высокий берег казался довольно близким, но, когда мы на моторной лодке плыли к нему, он уходил от нас все дальше и дальше. Течение Амура было настолько быстрым, что плавать в реке было очень опасно — уносило течением. Поэтому зоны купания в воде были огорожены специальным забором.

Однажды, прогуливаясь по берегу, я наблюдал тренировку спортсменов-байдарочников. В воде было несколько одноместных и двухместных байдарок со спортсменами. На берегу располагалось длинное деревянное здание барачного типа — их база. Здесь же находились тренер и еще несколько спортсменов. И вдруг у меня на глазах одна из одноместных байдарок с девушкой переворачивается. Все застыли в оцепенении и ждут, что она сейчас выплывет из-под перевернувшейся лодки. Но проходит целая длинная минута, и люди осознают, что случилась беда. Другие байдарки подплывают к уносимой течением перевернутой легкой и изящной лодочке. Ребята переворачивают байдарку. А девушки нигде нет. Две лодки погнались по течению в надежде подхватить всплывшую девушку, но ее нигде не было. Потрясенный, я вернулся в гостиницу. Рассказал своим товарищам-москвичам, потом назавтра — заводским конструкторам. И мне поведали множество трагических историй о зловещем нраве Амура. Его быстрое течение формирует мощные потоки, которые, завихряясь, затягивают пловца на дно. Обычно раздутое тело всплывает только через неделю за несколько сот километров от места трагедии. Все помнили, что на отдыхе во время купания в одном из протоков Амура утонул старший военный представитель на заводе в чине полковника.

Тело юной спортсменки нашли через несколько дней далеко за городом.

Река Амур — это главная улица юного города в тайге. Автомобильных дорог, соединяющих город с окрестными поселками, практически нет. И жители города автомобилей не покупают. Зато многие состоятельные заводчане имели свои моторные лодки и катера. На берегу, слева от пристани «Дземги», раскинулась их огромная стоянка с крытыми навесами, сараями и причалами. Моторка — основной вид личного транспорта. В основном тогда в ходу была алюминиевая лодка «Казанка» и подвесной мотор «Вихрь». Но заводские летчики-испытатели привезли себе из Польши американские подвесные моторы, которые были их гордостью. Меня даже катали на катере с таким мотором. Скорость на воде была до 60 км/ч, ветер свистел в ушах. Но главной опасностью были полузатопленные и малозаметные темные бревна, которые в большом количестве всегда плыли по Амуру, как зловещие торпеды. Поэтому хозяин любой моторки, сидя на корме и держась рукой за ручку газа подвесного мотора, всегда старался поверх поднятого носа лодки разглядеть поверхность реки перед собой. Завидев бревно, он резко сворачивал в сторону, избегая столкновения.