Читать книгу "Эпоха мертворожденных - Глеб Бобров"

Отца Александра, от греха подальше, привезли на бэтэре. Вова Стародумов прихватил из храма пачку свечей. Раздали всем, зажгли. Приехавший вместе со священником молоденький парнишка с узнаваемыми признаками ДЦП, надел на наших усопших погребальные венчики, а в руки каждому вложил по иконке Богородицы. Началось отпевание. Батюшка спросив "где родня?" и получив утвердительный ответ, что наш отряд и есть самые близкие родственники "за веру и Отечество во брани живот свой положивших" мужиков – честно отчитал службу на лютом морозе.

По устоявшемуся обычаю каждый кинул в гробы по жменьке патронов.

Рубанули прощальный салют со всех стволов.

Батюшке дали два короба сухпая и отвезли назад.

Сестра так и не пришла.

Мать Григорьевича печально смотрела на всех нас с эмалированной фотографии на проржавевшем конусе со сваренным из арматуры крестиком навершия.

Всё… Вот и попрощались.

ГЛАВА VII. ОСТРАЯ МОГИЛА

– Не знаю, Павел Андреевич, может и личная обида примешивается… Наверняка есть и это. Но, по любому, согласитесь – прав ведь! Здесь всё такое – мелкое, приземленное, кугутское. Что культура, что всякие деятели, сам масштаб, абсолютно всё – слова, дела, люди. Помню, говорили моему отцу: "Уезжай на север, на Дальний Восток – ты везде карьеру сделаешь, только не здесь". Так и случилось. Просидел всю жизнь в одном ПТУ, лямок пять тащил – заместитель директора, парторг, история, эстетика, обществоведение – конкретно ради будущих штукатуров, плотников и сантехников убивался. УМЛ[142]при горкоме создал – десять лет его вел. Всех достижений – стопа почетных грамот, типа: "Лучший кабинет истории в системе профтехобразования УССР". Вы бы видели тот кабинет! Отец за последние десять лет помог с десятком, не меньше, кандидатских и докторских. Ему со всех раскопок Союза бакшиши тащили. Музей! Он же – не в дом, а на работу. Не куркуль – одним словом; полностью чуждый национальному менталитету человек. Не встраивался. Никак. Не украинец… Умер в пятьдесят с небольшим. Через год училище закрыли.

– Он у тебя, Деркулов, фронтовик – не ошибаюсь?

– Да. С сорок второго – вперед и с песней. Две войны, считая Маньчжурию.

– Где и кем воевал?

– Командир взвода минеров. С сорок четвертого – роты. Шестая гвардейская танковая армия. Бухарест, Будапешт, Вена, Прага. Потом Мукден. Капитан запаса. Ростовский государственный университет закончил на костылях. Впрочем, с инвалидностью до конца жизни ходил.

– Может, хватало ему?

– Не думаю… Последний инфаркт схлопотал когда в родном горкоме в очередной раз прокатили с квартирой.

– И награды не помогли?

– Да, какой-там! Две Красные Звезды, "За-Бэ-Зэ"[143]и пачка за освобождение-взятие, плюс юбилейного железа – навалом. У меня – та же хрень. За Афган – одна "Отвага". Причем, не там дали, а через год после возвращения. На хер она мне – потом?! Я же её не одевал – ни разу! Зато когда приехал, помню, пришел в свой Дворец Спорта. Мой тренер подошел, обнял, потом отвел борт шинели и отвернулся со скривившейся мордой. Вот так… Не оправдал высокого доверия! Никогда не забуду – словно кипятком обдали. А ведь в нашем взводе – каждый третий лег. Сам два раза умирал на госпитальной койке. И не заслужил даже теплого взгляда. Металлического кружочка на грудь вовремя не удостоился. Какая мерзость…

– Понимаю тебя, Кирилл Аркадьевич… – Нагубнов, еще глубже осел в стул и уставился уплывшим вдаль взором в темный угол вагончика.

– Хотите историю, Павел Андреевич, как юного героя загребли в ментовку?

– …?

– Прихожу в центральный гастроном. Сто пятьдесят метров от дома. Протягиваю деньги на бутылочку "Коктебеля". Мне в ответ: "Паспорт"! Я уже об этой херне слышал, поэтому, вместо паспорта протягиваю удостоверение о праве на льготы – там тоже, печать, фотография, все как положено. Мне в ответ: "Паспорт! Тут нет даты рождения". Я, все еще вежливо, уточняю – знают ли они, что это за корочки? Отвечают: "Знаем! Но – похуй… Или – полный двадцать один год, или – иди в жопу, ветеран сраный". Вот, так: умереть за Родину – можно, а бутылку взять, возвращение в семье отметить, – нет.

– Позволял возраст?

– Да какой… Призвался через три недели после дня рождения. Ровно восемнадцать. Служил два года и семь месяцев. До заветной даты, считай, полгода еще куковать.

– Закон суров… – засмеялся полковник… – Ну, и дальше?

– Когда все? что должно быть сказано, прозвучало, то в хамские рожи вначале полетел поднос с пирожными безе, а следом – вырванная из фанеры прилавка дюралевая конструкция с тремя прозрачными стеклянными конусами. Точно помню, что посередине, межу яблочным и березовым, висел томатный сок. Последним, в голову появившегося из мясного отдела азербона, ушел стакан со слипшейся от воды солью.

– Как отмазался?

– Да никак! Афганец, член КПСС, сын известной в городе учительской семьи… Даже извинялись после.

– Характер у тебя еще тот, Деркулов, не отнять.

– Наследственный… Есть семейное предание, как папа маму – в жены забирал…

– А ну, Деркулов, давай. Мой батя фронт тоже пузом пропахал… Сейчас, только, тормозни, чуток… – Нагубнов поднялся и разлил по стаканам остатки искрящегося старым янтарем, душистого Кизлярского умиротворителя.

– Познакомились они в эвакуации. Отцову семью довезли до Чувашии и поселили у хозяевов в крошечном Цивильске. Там – мал мала меньше – на головах сидят. Средней дочери – шестнадцать. Ему – семнадцать. Что и как меж ними происходило, фамильные хроники умалчивают. Только через пару месяцев он направляется на знаменитые курсы "Выстрел" и уже в январе сорок второго, с лейтенантскими кубиками в петлицах, в виде боевого крещения – ловит свой первый осколок. Невеста, пережив похоронку своего так и не доехавшего до фронта, погибшего в разбомбленном эшелоне бати и, схоронив сгоревшую за год мать, уезжает в сорок четвертом в Таганрог, где заочно поступает в педагогический. Понятно, что на протяжении войны жадно ловит чернильные, всю жизнь потом хранимые, залитые слезами треугольники. После Победы, уже в сорок шестом, отец, тогдашний комендант крошечного городка на Нейсе, франтоватым героем – на трофейном джипе да с ординарцем да со швейной машинкой Veritas в подарок – приезжает победителем за невестой. Встреча, объятия, поцелуи, слёзы. Она ему объясняет, что, мол, подстанция, где она дежурит сутки через двое, режимное предприятие, она – мобилизована и все прочие накладки военного положения. Отец, расперев грудь, в ответ, дескать: говно вопрос, сейчас всё порешаем. Идет к директору, разговаривает пару минут, после чего в нескольких местах простреливает потолок, опускает рукоять "горбатого маузера"[144]промеж ушей ответственного товарища, после чего тот выбивает головой оконную раму и выпрыгивает в окно. В противоположное, вылетает еще какой-то, не менее ответственный, "упал-намоченный".