Читать книгу "Враг народа - Дмитрий Рогозин"

Странно, что эти две структуры, входившие в одну и ту же исполнительную власть, не обменивались подобной информацией и вели поиск пропавших без вести отдельно друг от друга. Кроме того, правительство упорно не желало выделить деньги на переоборудование генетической лаборатории в Ростове-на-Дону. Сотни погибших в Чечне военнослужащих, останки которых хранились в мобильных рефрижераторах, оставались годами неопознанные. Сотрудники Министерства обороны и комиссии по военнопленным по-прежнему искали их в Чечне, рискуя своей жизнью, вместо того, чтобы вовремя получить необходимые результаты исследований сравнений ДНК погибших и их живых родственников. В общем, все как обычно. Моя поправка к закону о бюджете на 1998 год о выделении необходимых бюджетных средств ростовской лаборатории, к моему изумлению, все же была принята Думой. Она помогла исправить эту абсурдную и неприличную ситуацию.

Большую помощь в поиске заложников, насильно удерживаемых боевиками в Чечне, мне оказал депутат от Дагестана Надир Хачилаев. Будучи председателем Союза мусульман России, этот молодой, жесткий и харизматичный кавказец имел в Чечне влиятельных друзей. После атаки банды Радуева на дагестанский город Кизляр он стал откровенно ненавидеть чеченских боевиков, кое с кем, насколько я знаю, поквитался, но контакты, тем не менее, поддерживал. Столкнувшись лоб в лоб с дагестанскими властями, клан Хачилаевых перешел к ним в резкую оппозицию, а после того, как по требованию Махачкалы Государственная Дума «за организацию массовых беспорядков» сняла с него депутатскую неприкосновенность, он покинул свой дом и с группой сторонников спрятался на приграничной с Дагестаном территории Чечни. Надир настаивал на том, что продолжает считать себя депутатом Госдумы России и патриотом страны. Для доказательства своей правоты он продолжал бомбардировать Кремль запросами по фактам коррупции в руководстве Дагестана и мэрии Махачкалы. В свободное от составления петиций время он искал и выкупал из чеченского плена русских солдат. Такой вот дагестанский Робин Гуд.

Каждый раз, получив от людей Хачилаева сигнал, я вылетал в Махачкалу, на перекладных добирался до Хасавюрта, откуда через Новолакский район отправлялся в Чечню. Как правило, долго ждать в условленном месте не приходилось — Надир со своим отрядом неожиданно появлялся из «зеленки», приводя с собой очередного полуживого солдатика, только что выменянного у чеченских бандитов. Забрав заложника, я тем же маршрутом возвращался обратно — в огромный каменный дом семьи Хачилаевых в самом центре Махачкалы. Там в бане мы отмывали парня, кормили его легкой жидкой пищей, чтобы он не умер от заворота кишок, и в чистом белье укладывали спать. Правда, заснуть им удавалось редко: освобожденные солдаты, пережившие ужас плена, унижения и побои, все как один просили огня и табака и всю ночь, сидя на корточках у ворот дома, курили, глядя на мерцающие в черном дагестанском небе звезды. Утром нас отвозили в аэропорт, где у Хачилаева работали «свои люди». Они-то и провожали меня с «ценным грузом» на борт. Я, как депутат, летел по бесплатному билету, а заложника мы всегда везли «зайцем», так как при нем, естественно, не было никаких документов.

Обычно мы давали ему возможность позвонить домой перед самой посадкой в самолет, опасаясь, что операция спасения может быть сорвана. Время было мутное, в правоохранительных органах и политическом руководстве Дагестана работало много тайных подельников боевиков, и такие меры предосторожности лишними мне не казались. В переполненном самолете, как правило, безбилетный заложник занимал узкий пенал переднего туалета — прямо у входа в кабину пилотов, я же располагался на сумках в холле напротив. Как ни странно, никто в подобных рейсах из Махачкалы в Москву не обращал на наш «табор» особого внимания. Пассажиры, скрывая недовольство причиненными им неудобствами, ходили в туалет в хвост лайнера. Никто не делал нам замечаний. Все догадывались, наверное. Во Внукове я передавал освобожденного заложника его зареванным родственникам. Шумихи и, тем более, общения с прессой мы тщательно избегали, так как пришлось бы «светить» маршрут и технологию операции спасения. Это поставило бы крест на всех будущих «нырках» в Чечню за заложниками, а, значит, и на жизни самих пленных солдат.

Бывало, вместо меня в Чечню за заложниками ездили и другие люди. Надир рассказывал мне, что несколько раз к нему с аналогичной просьбой обращался тогдашний министр внутренних дел Владимир Рушайло, в интересах которого беглый депутат производил поиски конкретных людей, пропавших в этой «черной дыре». Насколько это правда, не знаю, но суровый кавказец редко шутил и никогда не обманывал.

Особо я запомнил 72-летнего Виталия Козменко — русского строителя, отправленного в Чечню на «восстановительные работы». Его украли и держали в сыром подвале жилого дома ровно четырнадцать месяцев. Выжить ему удалось лишь за счет смекалки и удивительной воли. Чтоб не сгнить заживо в затопленном подвале, он сумел убедить хозяев сбросить ему несколько досок. На них он спал, делал гимнастику, в общем, жил больше года. Чтоб питать свой мозг информацией и не сойти с ума, он выпросил у державших его в плену чеченцев спустить ему в яму все имеющиеся в доме книги. В основном, это были чьи-то тюремные мемуары (видимо, семейка извергов имела к местам лишения свободы какое-то особо теплое отношение) и стихи «народного поэта» Яндарбиева — моего старого «знакомого» по встрече в президентской резиденции в Старых Атагах.

Всю дорогу от Хасавюрта до Махачкалы ошеломленный своим чудесным освобождением русский дед читал мне стихи ичкерийского президента, которые он выучил в яме при свете газовой горелки за время своего бесконечного и мучительного заточения. Своих извергов старик не проклинал, вспоминал лишь, как все семейство преспокойно ужинало за столом, установленным над входом в его подвал. Все — от мала до велика — знали, что в зиндане заживо гниет пожилой заложник, и считали это делом обычным. Старик взахлеб рассказывал мне все новые подробности своих злоключений, как будто куда-то спешил, а я все удивлялся, откуда в нем такая тяга к жизни, такая уникальная способность в нечеловеческой неволе сохранить достоинство и человеческий облик. Сила духа не дала умереть его телу. А сила духа у русского человека не знает пределов.

Последняя попытка забрать большую группу заложников — удерживаемых боевиками боевых летчиков — закончилась у нас полным провалом.

Шел май 1999 года. Я только что защитил на Философском факультете МГУ докторскую диссертацию. Но отпраздновать не успел — из Махачкалы позвонили люди Надира и попросили срочно забрать группу пленных офицеров-летчиков. На этот раз Надир ждал, что за заложниками приедет большая группа «гостей», но просил меня подстраховать процесс передачи пленных.

Хачилаев был в отчаянии. Никто на его петиции в Москве не реагировал. Находиться так долго в Чечне ему и его людям было небезопасно. Он хотел вернуться из изгнания, надеясь, что заслужил право на возвращение десятками освобожденных солдат и офицеров. Но в Кремле думали иначе. Резкий и непредсказуемый Надир им был нужен в Чечне, но никак не за ее пределами. С его помощью различные чиновники с помпой освобождали заложников, пытаясь публично замазать свои преступления за сдачу Грозного под контроль боевиков. При этом имя Надира из информационных сводок тщательно ими вымарывалось, и заслуги всецело приписывались начальству.