Читать книгу "Осторожно, история! Мифы и легенды нашей страны - Владимир Рыжков"

Против этого и было Антоновское восстание. Другое дело — представляло ли оно реальную альтернативу тому типу государства, которое стремились утвердить большевики? Скорее всего — нет. Реальной альтернативой был как раз или столыпинский, фермерско-капиталистический вариант, большинством русской деревни не принятый, или как реакция на него — большевизм. Однако исторически тамбовское восстание вовсе не оказалось совсем бессмысленным и бесполезным, поскольку оно в какой-то степени открыло дорогу НЭПу.

Оно сильно повлияло на власть, но не в том смысле, что советская власть под влиянием этого восстания принципиально изменила свои цели. Вовсе нет: НЭП был лишь временным отступлением, без изменения самой системы. Но в самой Тамбовской губернии он был введен раньше, чем по всей стране. Тем самым, с одной стороны, большевики бунт подавили, причем подавили жесточайшим образом, не останавливаясь ни перед чем, включая применение химического оружия против гражданского населения своей же страны, но, с другой стороны, они вынуждены были временно отступить со своих принципиальных позиций. Какой-то непосредственный, пусть и временный, результат с точки зрения послаблений для крестьянства это восстание, безусловно, имело.

Как уже упоминалось, большевики в 1918 году взяли у эсеров их крестьянскую программу, чтобы привлечь крестьянство на свою сторону. Но и в 1921 году они точно так же забрали у них же программу выхода из военного коммунизма. НЭП по большинству параметров — это как раз то, что предлагали эсеры, которые в это время находились уже в подполье.

Если анализировать крупные народные восстания, то у них всех есть один изъян: обычно более или менее понятно, «против чего» именно их участники выступают, но вот «за что» идет борьба — вызывает большие вопросы. И в случае победы этих восстаний обычно начинался раскол среди победивших, потому что выяснялось, что все они воевали за разные цели.

Народные восстания вообще побеждают не очень часто, а случаев побед крестьянских восстаний в истории и вовсе единицы, особенно в период, когда ведущую роль в экономике начинает играть город. Те же эсеры, как крестьянская партия, имели на выборах в Учредительное собрание две трети голосов, при этом в городах они почти никакой поддержки не получили.

Некоторые русские крестьянские восстания — включая разинское и пугачевское — воевали именно «за что». Но это было не благодаря крестьянам, которые в этих восстаниях участвовали, а благодаря казакам. Емельян Пугачев, к примеру, хотел устроить Россию по типу казачьего войска: убрать все промежуточные слои — помещиков, бюрократию. Оставить царя, атаманов и казачий круг.

Если перейти от событий 20-х годов XX века к концу того же века, то есть к началу 90-х годов, то определенные параллели заметны сразу. Трудно сказать, можно ли события августа 1991 года назвать восстанием, возможно это слишком громкое слово, но главное здесь и не в названии. Сама широкая оппозиция коммунистическому режиму, как выяснилось вскоре после августа 1991 года, была очень разношерстной. Все выступали против коммунистического режима, в том числе Межрегиональная депутатская группа, все вроде были вместе, и было понятно, против чего все были вместе. А потом обнаружилось, что вся эта оппозиция была совершенно «разноидейной». Там были и коммунисты-реформаторы, и либералы, и просто демократы, и националисты, и кого там только не было, в этой оппозиции, которая во главе с Ельциным и Сахаровым боролась в то время с коммунистическим режимом.

Это нормально для любых поворотов в истории — в такие периоды всегда создается широкая оппозиция против старого режима. Потом, когда старый режим падает и власть меняется, единая широкая оппозиция начинает быстро дробиться. Можно привести в пример Польшу и движение «Солидарность», охватывавшее очень широкие слои населения. Как только коммунисты ушли, движение раскололось на несколько течений.

Что касается России, то после падения коммунистического режима произошло что-то похоже на то, что было в 1917 году, когда Ленин написал свою книгу «Государство и революция», — предельно абстрактный разговор о том, каким будет будущее коммунистическое государство, с основным посылом «захватим государство, потом решим». И в 1991 году у людей, пришедших к власти, были совершенно абстрактные представления о демократии и рынке — они считали, что коммунистов свергли, и теперь сама собой будет демократия, и сам собой будет рынок. Эта новая элита не представляла, что конкретно надо делать для создания нового дееспособного государства. И тем более население страны об этом не думало, люди считали, что демократия — это «всего больше и лучше», полные витрины, как на Западе, и низкие цены.

Прошло двадцать с лишним лет, и сейчас опять идет разговор о том, что нужна политическая конкуренция, свободные выборы, свободные СМИ, надо, чтобы не было коррупции, чтобы суды были независимыми — это все хорошо, только опять никто не знает, как это все должно быть выстроено на практике. В случае, если вновь сложатся условия для глубоких политических и экономических изменений, есть риск, что страна вновь не будет готова к практической реализации новой волны преобразований.

Понятно, что народные восстания так просто, без очень серьезных причин, не происходят. Причем предпосылки, общие для разных стран, времен и систем, вывести очень сложно. Есть системы, в которых существует монополия на власть тех или иных людей или групп. Они не могут быть заменены, потому что вся система выстроена именно под них. Вот в таких государствах — самодержавных, коммунистических или абсолютистских — народные выступления происходят особенно часто. Рано или поздно в них создаются такие условия, когда восстание становится практически неизбежным. Потому что такие системы со временем загнивают. Гниет верхушка власти, гниет вся политическая элита и из-за них гниет население.

«Русский народ как будто бы хочет не столько свободного государства, свободы в государстве, сколько свободы от государства, свободы от забот о земном устройстве».

(Николай Бердяев, «Душа России», 1915 год)

Сейчас многие любят идеализировать дореволюционную, добольшевистскую Россию. Но достаточно почитать русские пословицы и поговорки, чтобы понять настроение основной массы населения Российской империи. Бояре в пословицах — это плохо, дворяне — тоже плохо, церковь — резко отрицательно, армия — чужая и ненавистная. То есть все основные институты, которые находились между царем и сельской общиной, воспринимались как чужие и даже враждебные. Но ведь это и есть основные институты государства! И единственный институт, который воспринимался положительно — не на уровне отдельного человека, а именно как государственный институт, — это царь, который в некоторой степени приравнивался в народном сознании к Богу.

Интересно, что в Китае восстания были против императора — они меняли императора, но государственный аппарат не трогали. А в России — именно против государства и его институтов. И при советской власти было примерно то же самое — все восстания шли против не конкретного человека, а против всей системы в целом.

Как вы считаете, является ли термин «антисоветский» аналогичным термину «антигосударственный»?