Читать книгу "Все или ничего - Джудит Крэнц"

– Ты уверена?

– Да, я уверена, уверена!.. Ты выиграл... ты...

Только тогда, словно подчиняясь какой-то команде, действуя четко и уверенно, Сэм Батлер позволил ей испытать долгий, пронзительный всплеск облегчения, которого она ждала уже так давно, к которому так давно была готова... Дождавшись середины этого прекрасного, безумного освобождения, он наконец освободил и себя, вступая в финал со всей мощью, подключаясь к ее импульсам страсти мощными, неослабевающими движениями.

XI

Валери Килкуллен Малверн и ее сестра Фернанда Килкуллен, пока еще Фернанда Николини, жили в хроническом состоянии взаимного неодобрения и все же, как и большинство сестер, не могли обойтись друг без друга. Никаким друзьям в их непосредственном окружении нельзя было верить так безоговорочно. Ни на каких друзей нельзя было положиться в такой степени, если действительно нужен ценный и умный совет, как могли полагаться друг на друга эти две женщины, связанные родственными узами. Никакие друзья не способны были понять и искренне разделить их жизненные установки. Взаимное неодобрение было весьма незначительной платой за столь глубокое взаимопонимание.

У них было очень много общих знакомых, они вращались почти в одних и тех же кругах общества, хотя жизнь Валери была ограничена единственным, несколько консервативным замужеством, а жизнь Фернанды представляла собой сплошные перемены и перемещения. В конце дня, перед тем как переодеться к обеду, они старались выбрать время для короткого телефонного звонка и таким образом получали информацию друг о друге.

Через несколько месяцев после фиесты и их возвращения с ранчо они переговаривались по телефону. За окнами их ярко освещенных квартир в Нью-Йорке густели сумерки, в бодрящей свежести которых чувствовалось приближение зимы.

– Мама звонила тебе сегодня? – спросила Фернанда.

– Да, но меня не было дома, – ответила Валери.

– Хорошо тебе. А меня, к сожалению, застала. Мне не повезло.

– Она что-нибудь хотела сказать или просто желала убедиться, что все уже готово к ее визиту? – поинтересовалась Валери.

– Ты хочешь спросить, как я всегда умудряюсь отодвинуть день ее приезда? – хихикнула в ответ Фернанда.

– Да, как же это получается, что она всегда останавливается у меня?

– Ну, Вэл, ты же знаешь, что я не могу принимать в доме гостей, пока наши отношения с Ником продолжаются в таком духе. И особенно маму.

– Но ты должна признать, что это ужасно несправедливо по отношению ко мне. И у тебя всегда одно и то же оправдание, Ферн. Когда-нибудь даже ты сможешь остаться без мужей, и уж тогда я заставлю тебя взять на себя всю заботу о ней.

– Но мне пришлось так много пережить с этими мужчинами, – жалобно сказала Фернанда.

– Ферни, это меня совсем не волнует. Я думаю, ты делаешь все это нарочно, сама их провоцируешь.

– О, Вэл, дорогая. Я пришлю тонны икры, и цветов, и шампанского и буду брать ее на завтрак и обед как можно чаще, но я не могу вынести даже мысль том, что она будет жить у меня в комнате для гостей, когда Ник ведет себя подобным образом.

– Черт побери эти универмаги, – прошипела Валери.

– И их распродажи, – в тон ей ответила Фернанда. – Четыре раза в год – это слишком.

Сестры помолчали, и каждая про себя подумала, что ничто не может помешать их матери обрушиваться им на голову три или четыре раза в год ради этих визитов в Нью-Йорк.

Лидия Стэк Килкуллен уже три десятилетия постоянно жила в своем доме на испанском курорте Марбелла. После развода и неожиданно скорой женитьбы Майка Килкуллена на Сильвии Норберг Лидия посвятила многие часы обдумыванию проблемы, где в будущем обосновать свой дом. Она не брала в расчет дочерей, так как планировала отослать их в какую-нибудь школу-пансионат, находящуюся в Соединенных Штатах, независимо от того, где будет жить она сама.

О Лондоне, хотя в нем не было бы проблемы с языком, не могло быть и речи. Этот порт любили навещать богатые люди из Филадельфии. Между Лондоном и Филадельфией существовала дружба, основанная на исторических связях и близких семейных отношениях. Лондон был тем самым иностранным городом, в котором приехавший из Филадельфии мог чувствовать себя как дома. И Лидия в часы, последовавшие за моментом, когда она неожиданно обнаружила крайнюю унизительность своего положения, решила уехать как можно дальше от своего родного города и его обитателей, так любивших посплетничать.

Она отказалась от Рима по другой причине. Это был период, когда создавался фильм «Сладкая жизнь». В этом прекраснейшем из городов международная кинопромышленность достигла таких высот, что Рим стали называть «Голливудом на Тибре». У Лидии не было желания жить в городе, где королевой может стать новая жена ее бывшего мужа, как только она соизволит там появиться. Две миссис Килкуллен? Невозможно.

При мысли о Париже возникали другие проблемы. Лидия могла немного говорить на том французском, которому ее обучили в Фокскрофте, и она знала, что в состоянии овладеть языком, если приложить к этому некоторые усилия. У нее были способности к языку, и она достаточно много слышала о Париже от своей матери и от теток, чтобы понимать, что она не сможет наслаждаться жизнью там без знания французского. Язык был единственным ключом к городу. Но парижане того общества, где она хотела бы вращаться, парижане высшего класса, просто никогда не разводились. Религия в сочетании с традицией делала все браки, даже самые несчастные, вечными. И она, не известная никому разведенная американка, окажется, скорее всего, за пределами этого общества. Конечно, она полагала, что со временем даже в Париже сможет завязать дружеские отношения с кем-нибудь, но какой смысл ставить себя в положение, заведомо низшее по рангу?

Наконец она решила, что лучше переехать в Марбеллу, чем в какой-либо другой большой, космополитический центр. В. 1961 году исполнился только год с того времени, когда австрийский принц Альфонсо Гогенлое начал переделывать маленький рыбачий поселок в курорт международного значения, и триста миллионов долларов были выделены для быстрого вложения в строительство в Марбелле и его окрестностях.

Марбелла, старинный поселок, в котором жили несколько семей потомственных рыбаков, был портом на солнечном побережье Андалузии, ранее совершенно неизвестным миру. Лидди очень умно рассудила, что у нее есть возможность оказаться среди первых жителей курорта. Преимущество, которое немедленно предоставит ей твердое положение среди посетителей курорта и даст возможность чувствовать себя равной среди представителей европейской аристократии, преимущественно австрийской, деловито занятой развитием курорта.

Немаловажен был и тот факт, что здесь, как и на любом курорте, никто не будет проводить разделительную линию между разведенными и замужними. С языками тоже не будет никаких проблем, так как большинство людей, привлекаемых принцем Гогенлое, говорили по-английски, даже если это для них второй или третий язык. А поток временно приезжающих будет так занят своими непрекращающимися сплетнями, что никто из них не даст себе труда вспомнить или повторить что-нибудь так глубоко скучное, как история о жене, от которой отказался муж и которая жила где-то на окраине округа Оранж и выросла в Филадельфии, равнозначной этому невероятному Бостону. Никто там никогда не слышал о Килкулленах и, как это ни странно, даже о Стэках. Это был великолепный шанс начать все сначала.