Читать книгу "Медовый месяц - Ирина Лобановская"

Надя пристально рассматривала мать. Нет, кажется, все в порядке… Абсолютно осмысленный, разумный взгляд… Или только кажется?..

— Что за ерунда? — Варвара Николаевна начала закипать. — Какая примитивная человеческая психология! И у тебя тоже, ты уж извини! Чуть что не так, немного выходит за рамки привычного, стандартного, затверженного, и сразу — сумасшедший! Больной! Клиника! Вот… — Она вытащила откуда-то из глубоко спрятанного среди одежды маленького конверта несколько листков бумаги, исписанных по-английски мелким, незнакомым Наде почерком, и протянула ей их. — Если вдруг не поймешь какую-нибудь фразу, я переведу. Но там все довольно ясно.

Надя взяла листки в руки.

— Что это? — Она уже почти догадалась о том, что держит в руках.

— Письма твоего отца. По странному и роковому для нашей семьи совпадению его звали… Александер фон Готтард… Мы познакомились с ним в Крыму… Еще до рождения Саши. А потом он приезжал в Москву. Дважды… Больше я его никогда не видела…

— Он… умер? — осторожно спросила Надя.

— Его убили… В Москве… Это узнал для меня Эрик Паульсен. Но ты читай…

И Надя погрузилась в эти строки, которые словно зазвучали в большой тихой комнате.

«А вообще ты всегда хороша — и радостная, и задумчивая, и грустная… Но мне не нравится, когда ты горюешь. Это понятно. Хотя в жизни печалиться приходится куда чаще, чем наоборот… Просто она так устроена, эта жизнь…»

«Не знаю почему — я никогда не был ни суеверным, ни сверхчувствительным, — меня не оставляет таинственное, неопределенное ощущение чего-то нового, что обязательно произойдет. И еще меня мучает чувство какой-то беды… Ты ведь знаешь, я все всегда люблю для себя объяснять. А сейчас не могу. И это мучительно и непонятно. Только не думай, будто со мной что-то случится. Я абсолютно убежден — со мной ровным счетом не произойдет ничего дурного, пока ты этого не захочешь, пока не откажешься от меня и будешь меня ждать и ходить на почтамт…»

«Варьюша, похоже, я устал. Впервые в жизни ощутил это и впервые в жизни говорю, точнее, пишу тебе, своей любимой… Но повторяю — пока ты меня ждешь, будешь ждать и верить в мое появление — я буду жить! Не знаю, откуда у меня взялась такая странная уверенность. Но взялась — и все… Люблю тебя. Люблю твои тихие шаги. Люблю твою неуверенную улыбку. Она словно сначала долго думает, стоит ли ей показаться, а уже потом возникает… Люблю твой голос. Варьюша, мне очень плохо без тебя. И если ты когда-нибудь меня разлюбишь — но ведь это вполне может произойти, почему бы нет? — я исчезну.

Нет, не бойся, я не покончу с собой, не брошусь в лестничный пролет, не куплю себе тонну снотворного и не пущу пулю в висок… Это все ерунда, выходы для внезапно ослепших. Я очень хорошо вижу. И буду хорошо видеть всегда. А поэтому и думаю, что твой уход вполне реален и закономерен.

Что это сегодня со мной? Какое необычное, не похожее на меня письмо… Будто его написал не я, а кто-то другой… Кто-то водил моей рукой и моей ручкой… Варьюша, мы обязательно увидимся. А у меня ведь нет твоей фотографии. И мне не останется даже такой малости… Мне не положено и не стоит хранить твое фото у себя. Как тебе — мое. Нам с тобой многого не положено. Но выпало любить… А это очень много. Это самое главное и больше всего на свете…»

— Я не перестала ходить на почтамт… Но их было всего три… — медленно заговорила Варвара Николаевна, когда дочь закончила чтение и подняла на нее изумленные и недоумевающие глаза. — Я берегла их много лет — единственное, что мне от него осталось… Даже фотографии нет… Ты прочитала, что он не мог, не имел права ее иметь…

— Да, но почему? — озадаченно прошептала Надя.

Папа — не ее отец?.. Но этого не может быть!.. Папа, которого она с детства так любила… А он ее… Папа, без которого она не представляла себе своей жизни…

— Ты не поняла?.. — удивилась мать. — А-а, ну да, ты все же выросла в иное время… Он занимался разведкой. Я даже не знаю, на какую страну он работал. Он жил везде и ездил везде. Свободно говорил на шести языках… Он был из очень богатой семьи. И все состояние их семьи должно по завещанию остаться его детям, которых якобы у него нет. А это его предчувствие чего-то нового — твое рождение, Надюша… В тот момент, когда я читала это письмо, о тебе не подозревала еще даже я… Сейчас, когда ты приедешь в Стокгольм, ты должна будешь вступить в права наследства. Я обо всем переговорила с Эриком Паульсеном. Он научил меня, как и что ты должна там будешь сделать и к кому обратиться.

— Мама, — укоризненно взглянула на нее Надя, — о каком наследстве ты говоришь? Что за ерунда? Зачем оно мне? И потом, самое главное — как и кому можно доказать, что я дочь этого… фон Готтарда? Здесь не поможет даже твой всесильный Эрик Паульсен.

— Да он здесь действительно ни при чем! — махнула рукой Варвара Николаевна. — Вот… — И она вытащила еще одну бумагу.

— А это что? — Надя раздраженно взяла лист в руки.

Сколько, интересно, еще таких бумаг заготовлено у матери на сегодняшний вечер?..

Та легко угадала мысли дочери и усмехнулась:

— Не волнуйся. Это последнее послание твоего отца, которое он отдал мне при нашей последней встрече в Москве.

Надя развернула тонкий лист. Завещание, заверенное по всей форме в Стокгольме, на имя Надежды Гребениченко, которую Александер фон Готтард признал своей единственной законной дочерью и наследницей всего немалого состояния его семьи… Сумма была указана астрономическая. Плюс недвижимость. Надя даже не стала сосредоточиваться на них.

— Мама, мне это не нужно, — упрямо и жестко повторила она. — Какой-то незнакомый мне человек… Я в глаза его не видела… И я люблю папу…

— Тебе покажут его фотографии в Стокгольме, — с досадой объяснила Варвара Николаевна. — И при чем здесь папа? Мало ли кто к кому привык… Он тебе никто… Понимаешь, никто! А деньги… Ты просто городишь чушь! Ей, видите ли, не нужны деньги! Нет таких людей на земле, которым они не нужны! В них нуждается даже Роман Абрамович! И потом, у тебя Олег… А теперь еще Таня, которую ты, я так понимаю, будешь воспитывать после нашей смерти. А уж Катерина подавится, но не отломит дочери даже сто баксов!

— Да, это правда, — согласилась Надя. — Только наши дети… Именно сейчас, когда они так себя повели… Отказались от нечестных родителей… Дети ведь тоже не обмирают по деньгам!

— Да зачем тут обмирать! — закричала Варвара Николаевна. — Вам просто надо жить! И жить хорошо! Раз уж вы имеете на это право! Законное! Признанное твоим отцом!

Надя вспомнила большой нос отца, с которого вечно съезжали старомодные очки. Он никак не хотел завести себе стильную дорогую оправу, хотя ему не раз предлагали это сделать. Саша даже как-то подарил. Но отец умудрился ее тотчас потерять…

— Папа меня вырастил… А ты и ему собираешься рассказать обо всем? Он, я так понимаю, ничего не знает?..

Варвара Николаевна оказалась не очень готовой к такому вопросу и чуточку смутилась: