Читать книгу "История любви в истории Франции. Том 7. Наполеон и его женщины - Ги Бретон"

Репе Бейль

1 января 1808 года Наполеон, проехавший через Францию инкогнито под именем «графа Тулузского», прибыл в Тюильри. Парижане, взволнованные этим неожиданным возвращением, строили тысячи самых экстравагантных предположений; в салонах бурлили всевозможные ложные слухи. Каждая «информация» несла отпечаток соответствующего характера — желчные предполагали, что Наполеон поторопился покинуть Италию, чтобы скорее развестись с Жозефиной. Недоброжелательные уверяли, что у него началась болезнь желудка, требующая немедленной операции. Злорадные нашептывали, что итальянские девицы наградили его дурной болезнью. И, наконец, оптимисты полагали, что его привезли умирающим.

Все эти слухи, прилежно собираемые агентами Фуше, сразу достигали ушей императора, который задался целью их опровергнуть.

Чтобы доказать парижанам, что он совершенно здоров и что его отношения с императрицей не оставляют желать лучшего, он появлялся па всех балах, танцевал и бросал страстные взгляды на Жозефину.

Во время этих развлечении его проказливый характер приводил его иной раз к фарсовой ситуации, что немало забавляло двор.

Так, однажды вечером в Опере он был забавным образом одурачен, в то время как собирался одурачить сам.

* * *

Послушаем рассказ Констана и еще раз убедимся, насколько реальный Наполеон отличался от уныло-серьезного персонажа, который нам представляют историки:

"Императрица выразила желание поехать па костюмированный бал в Опере. Она предложила императору сопровождать ее, но он отказался, хотя она упрашивала его нежно и настойчиво.

— Ну, что ж, я поеду без тебя!

— Как хочешь.

И император ушел в свои покои.

Вечером императрица отправилась на бал. Император, который решил над ней подшутить, вызвал одну из камеристок императрицы и приказал ей описать наряд, в котором та собиралась ехать в Оперу. Потом он надел домино, сел в простую карету без гербов на дверцах и в сопровождении главного дворецкого, дежурного офицера и моем поехал в Оперу. Подъехав к специальному входу, предназначенному для императорской семьи, мы оказались в затруднении, так как нас не захотели впустить. Я вынужден был назвать привратнице свое имя и должность.

— А эти господа с Вами?

— Вы же видите!..

— Извините за эти расспросы, месье Констан, но в такие вечера, как сегодня, многие норовят прорваться без билета…

— Ничего… ничего…

Император смеялся от всего сердца. Наконец мы вошли и стали прохаживаться по залу по двое.

Император разговаривал со мной, называл меня на «ты» II велел мне следовать его примеру. Мы придумали себе псевдонимы: император именовался «Август», дежурный офицер, имя которого я забыл, — «Шарль» и я — «Жозеф». Как только император замечал домино, похожее на то, которое детально описала ему горничная императрицы, он крепко сжимал мою руку, спрашивая:

— Это она?

— Нет, Ваше В… нет. Август, — отвечал я с запинкой, так как не привык называть императора иначе, чем «Ваше Величество» или «Сир». Обращаться к нему на «ты» я просто был не в состоянии.

Наконец, пройдя все залы и фойе, заглянув во все уголки, тщательно осмотрев все костюмы, но не найдя императрицы, Его Величество начал волноваться. Я пытался рассеять его тревогу, высказав догадку, что императрица уехала с бала, чтобы переменить костюм.

В это время к «Августу» подошло какое-то домино и, заговорив с ним, стало донимать его колкими шутками. Заинтриговав «Августа» своей живостью и находчивостью, маска никак не хотела оставить его в покое и до тех пор донимала его остроумными эпиграммами, пока он в комическом замешательстве не спасся бегством, скрывшись от преследовательницы в толпе.

Император был задет за живое и не хотел оставаться на балу; мы уехали.

На следующее утро, увидев императрицу, император воскликнул: — Что ж, ты, оказывается, не была вчера в Опере?

— Была.

— Разве?

— Уверяю тебя, я там была. А ты, мой друг, что ты делал весь вечер?

— Я работал.

— О! Ты верен себе. А я увидела вчера на балу домино с похожей походкой и в таких же туфлях, как ты носишь, приняла его за тебя и побеседовала с ним соответственным образом.

Император расхохотался, поняв, что был одурачен; оказывается, императрица, собираясь на бал, в последнюю минуту переодела костюм, потому что первый показался ей недостаточно элегантным".

* * *

Три недели подряд Наполеон посещал празднества, балы, танцульки, танцевал всюду, так что у него закружилась голова. Он почувствовал потребность положить ее на плечо любящей женщины, но таковой не оказалось. Жозефина его обманывала; придворные дамы все до одной были продажны. Элеонора Денюэль и Ла Плэнь не интересовали его больше; м-ль Лонгрой собиралась замуж,

Тогда он вдруг вспомнил нежную Марию Валевскую, которую он оставил в Польше. На следующий день курьер был отправлен в Варшаву, чтобы привезти в Париж маленькую графиню. Она прибыла в конце января и скромно расположилась на набережной Вольтера.

Наполеон сразу нанес ей визит.

— Я пришел засвидетельствовать свое почтение, — сказал он.

Так как он был скор на поступки, то конец фразы договорил уже в постели.

* * *

Теперь император каждый день тайно ездил на набережную Вольтера. Закрыв в пять часов вечера свои досье, он садился в карету без гербов и приезжал к прекрасной польке, которая нежно встречала его, выказывая самую горячую любовь.

После забав, раз от разу все более длительных и прихотливых, Мария садилась ему на колени и читала стихи или пела старинные польские песни.

Тогда император забывал все подозрения государя, все интриги двора, все проблемы завоевателя и увивался любовью, как подросток.

Однажды он взял календарь и написал на обложке несколько фраз, которые Мария прочитала со слезами на глазах:

«Ты для меня чудо, я непрестанно нахожу в тебе что-то новое. Я понимаю тебя, потому что знаю твою жизнь до встречи со мной… Эта жизнь создала в тебе сплав независимости и покорности, мудрости и легкомыслия… Ты не похожа ни на одну из женщин, ты единственная в своем роде…»[58]

Иногда Наполеон надевал костюм буржуа, большой фуляровый шейный платок и круглую шляпу и гулял с Марией по Парижу. Смешавшись с толпой, не узнаваемый прохожими, он водил ее по улицам, где жил прежде, еще бедный и непризнанный, показывал ресторанчики, где он бывал, вспоминал прогулки по Елисейским полям, когда он в минуты отчаяния задумывался о будущем.

Никому не известные, как все влюбленные Парижа, они до самой ночи нежно беседовали на какой-нибудь скамейке у реки.