Читать книгу "Иджим - Роман Сенчин"

– Ясно. Взрослый уже?

– Сын? В девятом классе.

Чеснов усмехнулся:

– А у меня в одиннадцатом… А еще дети есть?

– Дочка. Младше на три года.

– Да? – Он уже искренне удивился. – У меня тоже почти на три. Четырнадцать вот исполнилось… Странное совпадение.

– Почему же странное? – И она объяснила: – Не странное, а традиционное скорее. Сделали первого ребенка, за ним второго. А дальше – выращиваем… – Лариса помолчала, будто раздумывая, договаривать или нет, и договорила: – До пенсии.

– М-да. И все меньше и меньше им нужны. Я вот… Я и не помню, когда с детьми разговаривал по-настоящему. Утром: «Доброе утро», вечером: «Спокойной ночи». В конце четверти день гнева устраиваешь, чтоб без двоек… А так… – Чувствуя, что распаляется и радуясь этому, Чеснов поднялся. – Иногда хочется сказать важное, совет дать, убедить, чтобы о будущем задумались, а… а подумаешь, и понимаешь, что глупо получится. Никого ведь ни в чем убедить невозможно… И боюсь, – прошел к столу, снова плеснул водки, – боюсь не сдержаться, если фыркнут… Никогда не наказывал, но кулаки, в последнее время особенно, чешутся. – Вернулся к кровати, протянул один стакан Ларисе, она приняла. – И, честно сказать, никого нет отвратительней пацанов лет шестнадцати. Даже стыдно, что и я сам таким был – прыщеватым напыщенным дебилом. Родителям фыркал, права все качал, свою личность идиотскими поступками утверждать пытался. Сколько нервов им попортил. – Чеснов выпил свою водку, глянул на женщину: – А у вас как в семье, благодать или тоже?

Она не сразу ответила. Смотрела перед собой, лицо было уже не румяным и миловидным, а почти страшным, и стало ясно, что для нее эта тема неприятна, что то, о чем она пыталась хоть на день – два забыть, Чеснов взял и стал бередить.

– Если ничего не замечать – терпимо, – сказала медленно и бесцветно. – Дети сами по себе, муж сам по себе… То есть – не муж уже, а… – Она как-то коротко, всем телом дернулась, заметила у себя в руке водку и выпила. – Развелись три года назад, а живем вместе. Он с сыном в одной комнате, я с дочкой – в другой.

– Да?… Из-за чего развелись?

– Да если б можно было объяснить… Невозможно стало. Сплошное раздражение друг на друга. Все не так… М… как в какой-то песне: «Груз взаимных обид». Нет, трудно объяснить…

Она замолчала, а Чеснов ждал, покручивая пальцами стакан, гоняя по дну капельку водки…

– Пока дети маленькие были, – продолжила Лариса, – ругались, конечно, бесились, но как-то… Были, в общем, единым целым. Хм, ячейкой этой самой. А потом… Утром просыпаемся в одной постели и начинаем – я вижу, что я ему не интересна совершенно, мне противно, как он одевается, как зевает, кряхтит, и ему тоже во мне все не так… У меня после вторых родов вокруг сосков волоски стали появляться, и он чуть ли не каждый вечер на грудь косился, кривился. Выщипывала, но все равно… Шутил: «У тебя, Лор, пол, что ли, меняется?» Да нет, – она отмахнулась, – не это главное. То есть – из мелочей и скопился ком… Я на развод подала, он сначала, кажется, испугался, уговаривал, а потом пошел в суд со мной, все подписал, со всеми условиями согласился. Да и условий особых не было – я из райцентра сама, родители там… Ради детей живем вместе…

– Извини, Ларис, – перебил Чеснов, – я же и не знаю, откуда ты. В нашем положении, в смысле, что в конференции вместе участвуем, это странно.

Она назвала столицу одной из южных областей.

– М-м, я так и думал.

– Почему?

– Похожа на уроженцев тех мест. И прическа. Только вот джинсы не очень подходят. Тебе бы такую юбку широкую, казачью.

– Да, чтоб как на маскараде…

– Никакого маскарада! Почему-то все по-настоящему органичное становится маскарадным, а эта усредненность вроде джинсов… Ладно, не в этом суть. – И, поставив на тумбочку стакан, Чеснов полез на женщину; она тоже успела поставить свой стакан, раскрылась, возбужденно задышала. «Как это быстро у нее, – удивился Чеснов, стараясь возбудиться сам. – Или вид делает?»

Через пятнадцать-двадцать минут снова лежали рядом, глядя в потолок. Отдышавшись, Чеснов перевел взгляд на часы. Половина первого ночи. «Еще часа два можно». И спросил:

– Лариса, ты говорила, вы с мужем… с бывшим мужем в одной квартире…

– Да.

– А у вас близость бывает?

– Бывает.

Разговаривать после секса она явно не хотела. По крайней мере – не хотела об этом. Но Чеснов не мог не говорить. Ради этого, по существу, он все и затеял.

– А мужчин у тебя много было? После развода, я имею в виду…

Лариса села на кровати. Спустила ноги.

– Меньше, чем хотелось бы. – И пошла в душевую. Зашумела вода.

«Сейчас оденется и уйдет», – решил Чеснов; сразу потянуло спать.

Он поднялся, подошел к столу. Налил водки. Довольно прилично – граммов сто. Хотелось опьянеть, чтобы быстро, легко уснуть. Разорвал упаковку с колбасной нарезкой, вытянул три пластинки, свернул в трубку. Выдохнул из груди воздух, влил в себя водку. Приятно, как положено, перехватило дыхание. Мотнул головой, сунул в рот трубку из колбасы. Разжевал поистершимися, с частыми пломбами, зубами.

– Хорош-шо, – произнес.

– Что?

Лариса стояла у двери душевой. Обнаженная и соблазнительная при слабом освещении… Чеснов почувствовал прилив возбуждения, но теперь оно было уже неприятно – в паху стало покалывающе давить. «Староват я часами этим заниматься». А вслух сказал:

– Выпьешь?

– Глоточек.

– Глоточки разные бывают. Один мой знакомый, профессор филологии, полстакана одним глотком мог…

– У меня поменьше, – с улыбкой перебила Лариса, подошла к столу. – На донышко… Хватит.

Выпила и вернулась на кровать. Уходить, видимо, не собиралась.

Чеснов лег рядом с ней, потянулся. Погладил себя по груди, животу.

– Не предохраняться не боишься? – спросил без внутренней борьбы, уже совсем не стесняясь.

– В каком смысле?

– Забеременеть.

– Не боюсь. Я таблетки пью, «Ярину»… Двоих мне хватит.

– Я-асно… Крестьяне, которых мы с тобой изучаем, о ком доклады делаем, таблеток не знали и презервативов. Вот и плодились… и Россию кормили.

Лариса ничего не ответила, да и сам Чеснов не знал, зачем сказал это. Снова встал, взял сигарету, закурил. Нашел среди закусок пепельницу.

– Я не всегда таким был, – признался, может, и искренне, но уже далеко не первой женщине. – В юности был очень застенчивым. Парни, которые с девушками запросто общались, обнять могли, поцеловать, героями казались. Но какими-то отрицательными героями. Мне Обломов близок был. Помнишь, он на женщину не мог прямо посмотреть – считал неприличным. И такое отношение, наверное, правильно. По какой-то высшей человеческой морали правильно… Долго не мог переступить. Зато читал постоянно. Не художественное любил, а исторические книги, мемуары великих людей, хроники разные… Я родом из маленького городишки в Сибири, в Новосибирской области… Всю городскую библиотеку сначала перечитал, потом в библиотеку музея краеведческого стали пускать. В архив даже… Лет шестнадцать мне было, еще застойное время. – Чеснов задумался, вспоминая, какой это был год. – Восемьдесят третий – четвертый. М-да… И такие там документы стал обнаруживать про коллективизацию, про период Великой Отечественной, как тогда у нас люди жили… А у нас и город как деревня большая, и вокруг колхозы, точнее, тогда совхозы уже… В общем, по нашему району документы… Конечно, и раньше читал у Шукшина про колоски, про голод, у Тендрякова, у Богданова… Был такой поэт, кстати. Стихотворение у него есть, как он колхозную солому воровал… Но когда документы читаешь – другое совсем восприятие. А их, наверное, до меня с сороковых годов не трогали, и не знали, наверное, что там, в папках этих… И тогда вот я решил заняться историей, показать людям, что раньше было, какие ужасы. Да и героизм какой нечеловеческий… Стал ездить по деревням, у стариков свидетельства собирал. Осторожно, конечно: «Расскажите, как раньше жили, в войну, до войны, при Хрущеве как». И столько услышал… Диктофона у меня не было, конечно, а записывать тут же, со слов, опасно – люди пугались. Послушаю, выйду за ворота, в траву сяду – и записываю скорее, пока не забыл факты. Иногда в сельсоветовских архивах покопаться удавалось. Говорил, что родня из этой деревни, корни свои ищу, и, бывало, верили, пускали к документам… В восемьдесят пятом, после школы, в Москву рванул. Хотелось, конечно, в МГУ, но удалось в пединститут имени Ленина. На втором курсе женился на, – Чеснов усмехнулся, – на первой же девушке, которая на меня внимание обратила. На своей однокурснице. Получили отдельную комнату в общежитии… Ребенка завели, когда я уже из армии вернулся, в аспирантуру поступил. Осенью девяносто первого чудом каким-то дали однушку в Люблино. Представляешь? Накануне краха… Потом уже, в девяносто четвертом, общими всякими усилиями до трешки расширились. Там же. Метро вскоре открыли – «Волжскую». Удобно, хорошо, деньги появились… Работаю в институте, разрабатываю программы, докторскую защитил в тридцать семь лет. Только вот заряда того, чтоб людям показать, что было, какие ужасы и лишения их отцам и дедам, да и некоторые живы еще…