Читать книгу "Самарская вольница. Степан Разин - Владимир Буртовой"

Едва нарочный показался в поле, миновав городовые ворота, как за частоколом на валу показались десятки меховых шапок. Рейтары, отступив от вала на сотню шагов, из пищалей ударили по степнякам, им в подмогу с раската бубухнула большая пушка, и шестифунтовое ядро на излете, но все же упало в толпе кочевников за рвом. И видно было — не мимо рухнуло ядро!

От Волги к рейтарам, которые в две линии выстроились встретить кочевников в предполье, большой толпой прибежали гребцы и бурлаки со стругов да с барок и наузков, которым в тот злосчастный день случилось быть на пристани Самары. Размахивая над головами кто ослопом, кто веслом или тяжелым багром, толпа выбежала из слободы, примкнула к посадским и изготовилась к отчаянной драке с кочевниками.

— Смотрите, калмыки ухватили стадо коров и обывательских лошадей! — Ивашка Чуносов в досаде хлопнул огромной ладонью по гладкому стволу своей пушки и вновь поторопил гантлангеров зарядить ее зарядом чуть больше обычного. — Я их у пролома еще разок поймаю!

Перемахнув через разломанный частокол у горящих башен, калмыки, перекидываясь стрелами с рейтарами, угоняли стадо на степную сторону. От окраины слободы по ним стреляли из пищалей, но пищаль била чуть дальше тугого лука.

Ивашка Чуносов, едва подручные зарядили пушку, подбил клинья и поднес фитиль к запальному отверстию. Пушка тяжело бабахнула, оглушив всех на раскате, особенно воеводу, который из-за раненого плеча не успел закрыть левое ухо ладонью.

— Вот бес, как громыхает! — прокричал Алфимов, сам себя не слыша из-за того, что уши заложило напрочь.

— Ага-а, засуетились! — радостно отозвался Ивашка Чуносов. — Никак троих отпотчевали блинами горячими, обожглись! Заряжай, ребята. Еще не все накормлены гости дорогие!

— Ах, воры, нехристи поганые! — заволновался воевода Алфимов, расхаживаясь вдоль края раската: кочевники в предполье все прибывали и прибывали числом… Забывшись, дернул левой рукой, и тут же гримаса боли скривила лицо. — Сотник Порецкий! Выводи стрельцов через городовые ворота и покажи разбойникам нашу ратную силу! И горожан, которые из пищалей способны стрелять, возьми с собой!

Юрко Порецкий, отдав команду пятидесятникам Ивану Балаке и Григорию Аристову, колобком скатился с раската, где у пушек остались только по два пушкаря в длинных красных кафтанах с четырьмя голубыми нашивками на груди, в красных же высоких суконных шапках с меховой опушкой.

Пушкарям в подмогу стояли по четыре гантлангера — для зарядки и накатки на прежнее место пушек после выстрела.

Пыхнув четырьмя стволами, громыхнула и наугольная батарея. Среди калмыков, вразброд носившихся в полуверсте от городских стен, на землю завалилось с полдесятка конников; прочие, успев прихватить побитых, посчитали за благо отбежать подальше, знали, что через две минуты пушкари могут повторить губительный прицельный залп.

Стрельцы и посадские с сотником Порецким, изготовив пищали для залповой стрельбы, двумя шеренгами пошли от города на север, к рейтарам маэра Циттеля, вдогон отпрянувшим степнякам ударили разом три большие шестифунтовые пушки с раската.

Момент для решительного удара был весьма удобный, и маэр Циттель не упустил его. Вскинув над медным шлемом длинную шпагу, он скомандовал своим рейтарам, и две сотни хорошо обученных всадников сорвались с места и с опущенными копьями кинулись на кочевников. Калмыки, многие из которых так и не сумели перетянуть пугливых коней через пролом в пылающем частоколе, кто кинулся в седло, если конь был рядом, и поскакал в подмогу своим, кто сгрудился на валу, малоприученные биться пеши. Отстреливаясь из луков, они поспешили к пролому в частоколе и, с двух сторон подгоняемые залповым пищальным боем, покатились с вала в ров и через разрушенные в нескольких местах надолбы к своим коням. Конные же степняки, которые числом до трехсот человек успели войти в предполье Самары, не смогли противостоять хорошо вооруженным, в железных доспехах, рейтарам — не всякая стрела, даже ударив во всадника, сбивала его на землю.

В короткой, но жаркой сабельной рубке, теряя сотоварищей, кочевники были смяты, сбиты к пылающим башням. Через ров с той стороны лучники пытались выручить их тучами стрел, но стрелы через частокол летели выше голов ратников, зато в ответ с раската то и дело падали тяжелые ядра. Более половины калмыков полегло у вала под копьями, саблями и от пистольных пуль рейтар, многие были изрублены тяжелыми бердышами стрельцов сотника Порецкого, остальные с превеликим трудом, теснясь в проломе, скатились в ров и упятились весьма поспешно за надолбы.

Сотник Порецкий и маэр Циттель, легко раненный стрелой в левую ногу выше колена, сошлись на валу близ Головной сторожевой башни. Она, рухнув, дымилась черными клубами, из которых раз за разом вспыхивали огненные сполохи. Стрельцы землей забрасывали почерневшие бревна, спасая частокол; голову не высунуть — стрелы то и дело посвистывали поверх заостренных бревен. В ответ, по знаку сотника Порецкого, стрельцы и посадские при нем вскинули пищали и дали залп поверх частокола. По крикам, воплям и конскому ржанию можно было догадаться, что добрая сотня пуль нашла свою цель… За стрельцами к частоколу подошли спешенные с коней рейтары, и еще две сотни пищалей ударили по кочевникам, заставив их упятиться от надолбов подальше, не рисковать людьми и конями, тем более что с Волги подул довольно сильный ветер и стрелы летели не столь метко…

— Славная получилась атака, маэр! И своевременная, не дали степнякам умножиться под стенами города, — похвалил Циттеля сотник Порецкий. — Отскочили степные разбойники, а надолго ли? — бережно подняв голову между двумя остро заточенными бревнами, глянул на степь, покрытую доброй майской зеленью, буйно растущей после недавних теплых дождей.

— Спросиль нада, как думаль делать с нами тот кочефник, — пошутил маэр Циттель. Левой рукой он придерживал у распоротой штанины окровавленный платок, а правой помахивал шпагой, словно лихой сын степей мог наскочить с копьем в любую минуту. — Я дфоих фороф на смерть колол, как зафарился конный драка, — не стерпел и похвастался маэр — и эта рана ему зачтется великим государем!

— Вижу, Карл, не с заячьим сердцем ты оказался, как попервой показалось, — еще раз похвалил немца Порецкий, вспомнив недавний разговор при воеводе о донских казаках и об угрозе городу от них. «Такой выслужит себе дерефеньку», — подумал он с легкой усмешкой, присоветовал: — Ты, Карл, со своими рейтарами покудова стой у пролома для бережения, а я своих стрельцов расставлю по башням и у частокола, чтоб еще где не учинили такого же наскока изгоном.

Посадским и гребцам с бурлаками дозволили отойти к Вознесенской слободе и там в удобном месте соорудить полевой стан для приготовления обеда. Харчи Порецкий обещал им прислать от городничего Пастухова.

Посадские и бурлаки с гребцами снимали с побитых степняков оружие, примеряли на себя чужие пояса с саблями, прикидывали на руку длинное хвостатое копье, тела переносили за надолбы на степную сторону, давая возможность кочевникам забрать единоверцев и похоронить по своим обычаям…

Поднявшись на раскатную башню, сотник Порецкий, все еще взволнованный минувшей рукопашной дракой, нашел воеводу сидящим на маленьком стульчике, принесенном холопом Афонькой, который отошел теперь чуток в сторону и то и дело бросал на дюжего пушкаря Чуносова пытливые косые взгляды, забывшись, пальцами трогал распухшую и отвисшую, будто у старого мерина, верхнюю губу.