Читать книгу "Плоть и кровь - Иэн Рэнкин"

Им пришлось рискнуть — припарковаться и оставить машину. Если бы Ребус хорошо все продумал, то прихватил бы еще кого-нибудь, чтобы постерег колеса. У парковок шлялись мальчишки, но не те, которые прокололи ему покрышки в первый раз, поэтому он дал им пару фунтов и пообещал еще столько же по возвращении.

— Дороже, чем парковаться в городе, — ворчливо заметил Ормистон, когда они направились к высоткам.

Дом, в котором жили Саутары, был отремонтирован и несколько благоустроен: надежная входная дверь не пропускала кого попало в холл и на лестницы. Холл при входе был разукрашен красно-зеленой стенной росписью. Хотя разобрать, что там нарисовано, уже не представлялось возможным. Замок был выломан, и дверь едва висела на петлях. А стенная роспись была сплошь покрыта надписями и завитками черной краски из баллончика.

— На каком этаже они живут?

— На третьем.

— Тогда лучше пешком. Не верю я лифтам в таких местах.

Лестница начиналась в дальнем конце холла. Ее стены представляли собой сплошной блокнот, но пахло здесь не слишком отвратно. На каждой площадке валялись пустые жестяные банки и окурки.

— Зачем им молодежный клуб, когда есть лестницы? — спросил Ормистон.

— Чем вам не нравятся лифты?

— У ребят есть такая забава — дождаться, когда лифт окажется между этажами, и вырубить электричество. — Он посмотрел на Ребуса. — Моя сестра живет в таком же точно бараке в Оксгангсе.[114]

Они вошли на третий этаж в конце коридора, длинного, как аэродинамическая труба. Здесь надписей на стенах было меньше, некоторые из них жители старались замыть. Попадались двери с медными табличками, на которых значились имена хозяев; на полу кое-где лежали коврики. Но большинство дверей были защищены металлическими решетками, которые запирались на засов, когда хозяева уходили. У каждой квартиры, помимо накладного цилиндрового, был и врезной замок, а к этому еще и глазок.

— Мне доводилось бывать в тюрьмах с менее строгими мерами безопасности.

Но на двери с табличкой «Саутар» не имелось никаких дополнительных предохранительных устройств — ни решетки, ни глазка. Уже один этот факт многое сказал Ребусу о Дейви Саутаре. Или по меньшей мере о его репутации среди сверстников. Никто не посмел бы проникнуть в его квартиру.

Ни дверного молотка, ни звонка здесь тоже не было, а потому Ребус постучал в дверь кулаком. Спустя несколько секунд она приоткрылась и в щель выглянула женщина, потом она открыла дверь целиком.

— Вонючие копы, — сказала она. Сказано это было без злости, простая констатация факта. — Видать, Дейви?

— Дейви, — ответил Ребус.

— Это он вас так отделал?

Она имела в виду лицо Ребуса, и он кивнул.

— Ну а вы, вы-то что с ним сделали?

— Все как обычно, миссис Саутар, — вмешался Ормистон. — Мокрое полотенце на лицо — и давай молотить по пяткам резиновыми дубинками со свинцом. Вы же знаете, как это бывает.

Ребус открыл было рот, но Ормистон точно просчитал миссис Саутар. Она устало улыбнулась и отступила в коридор.

— Входите. Кусочек стейка снял бы вам опухоль с глаз, но у меня в холодильнике только полфунта фарша, да и то самого дешевого. На карандаше мясника и то больше мяса. Это мой муж — Дод.

Из скромной прихожей они вошли в маленькую гостиную, где почти все место занимала почтенная тройка — диван и два кресла. На диване, положив ноги в носках на подлокотник, лежал небритый человек лет за сорок — а может быть, и за тридцать, с учетом плохого питания. Он читал какой-то военный комикс, по-детски шевеля губами.

— Эй, Дод, — громко сказала миссис Саутар. — К нам полиция. Посмотри, как Дейви к одному из них приложился.

— Им это полезно, — сказал Дод, не отрывая взгляда от книги. — Только чур без обид.

— Никаких обид.

Ребус подошел к окну посмотреть, какой из него открывается вид. Но в окне было грубо сработанное двойное стекло, и между стеклами набрался конденсат, а потому увидеть что-нибудь было невозможно.

— Вид не ахти какой, — сказала миссис Саутар.

Ребус посмотрел на нее, улыбнулся. Он был уверен: такая разгадает любую хитрость, любую ложь. Невысокая, крепкая на вид женщина, с широкой костью и словно высеченной из камня челюстью, но лицо приятное. Если она редко улыбалась, то лишь потому, что ей постоянно приходилось быть начеку. Она не могла позволить себе выглядеть слабой. В Гар-Би слабые не выживали. Занятно, подумал Ребус, имела ли она какое-то влияние на сына, пока он рос? Он бы предположил, что немалое. Но влияние на отпрыска мог оказывать и отец.

Она говорила, сложив руки на груди, и опустила их только раз, чтобы скинуть ноги Дода и самой сесть на подлокотник.

— Так что он натворил на этот раз?

Дод отложил комикс и полез в карман за сигаретами. Закурил, протянул пачку миссис Саутар.

— Для начала он напал на полицейского, — сказал Ребус. — Это довольно серьезное преступление, миссис Саутар. За это его могут на некоторое время отправить в столярные мастерские.

— В тюрягу, что ли? — уточнил Дод.

— Именно.

Дод встал, но тут же согнулся пополам от кашля с жуткими хрипами. Он пошел на кухню, отделенную от гостиной узким столом, и сплюнул в раковину.

— Смой водой! — приказала ему миссис Саутар.

Ребус посмотрел на нее. Вид у нее был невеселый, но стойкий. Ей понадобилась всего минута-другая, чтобы выкинуть из головы мысль о темных сторонах тюремного приговора.

— Ему лучше будет в тюрьме.

— Что так?

— Это же Гар-Би. Вы что, не заметили? Этот район ломает людей, в особенности молодых. Дейви будет лучше, если его заберут отсюда — куда угодно.

— И как же Гар-Би сломал Дейви, миссис Саутар?

Она посмотрела на него, прикидывая, насколько подробным должен быть ответ.

— А никак, — сказала она наконец.

Ормистон тем временем разглядывал стопку кассет для дешевой стереосистемы.

— Можете включить музыку, если хотите, — сказала она. — Для бодрости.

— Хорошо, — сказал Ормистон, открывая коробку с кассетами.

— Я пошутила.

Но Ормистон молча улыбнулся, поставил кассету и нажал клавишу. Заиграла музыка — сначала один аккордеон, потом вступили флейты и барабан, а потом дрожащий голос — много вибрато и мало мастерства.

Песня называлась «Кушак». Ормистон протянул футляр кассеты Ребусу. На обложке плохонькая ксерокопия рисунка Красной руки Ольстера и название ансамбля, нацарапанное черными чернилами: «Гордо марширующий оркестр Красной руки», хотя довольно трудно представить себе марширующего аккордеониста.