Читать книгу "Похитители бессмертия - Мария Симонова"

— Только тех, которые уже прошли предварительную процедуру обессмерчивания. Наше вмешательство в концевые цепочки ДНК, где заложено число воспроизводства клетки, делает его практически бесконечным. Фактически клеточный, материал не умирает.

— Док, но я же в некотором роде математик. Аналитик, я хочу сказать. Так вот… Я знаю, что постоянное воспроизводство программы ведет к накоплению ошибок. Не случится ли такого с вашим бессмертием?

— Вы умный человек… Дик. Очень правильный вопрос, и для человека несведущего весьма нехарактерный. В центре всех интересовало только бессмертие с точки зрения протяженности по времени. Так вот мои исследования подтвердили древнюю гипотезу, что человек, бессмертный благодаря только бездумному делению клеток, рано или поздно либо погибнет от онкологических заболеваний, либо превратится в монстра-перерожденца. То есть перестанет быть человеком. «Инфинитайзер» действует тоньше. Мой прибор избегает неконтролируемой пролиферации клеток. Хотя полностью избежать накопления ошибок в ДНК невозможно, так что желательно, периодически производить повторную операцию. Митоз клеток имеет морфологически и физиологически отличимые стадии. Сохранение полного набора хромосом…

Ронин поднял ладонь, по возможности мягко прерывая речь профессора, явно оседлавшего любимого конька:

— Спасибо, док. Это все, что я хотел узнать. — Он удовлетворенно расслабился — наконец-то удалось выяснить то, что давно не давало ему покоя — отчасти из любопытства, но еще и потому, что это были те самые первоначально заданные условия, которых он не в состоянии был изменить и от которых ему предстояло отталкиваться. Все остальное пока — вопросы тактики, уже напрямую зависящие от правильности его собственных действий. Главное, он теперь знает — бессмертие не абсолютно, но достаточно надежно. Осталось проверить это на практике.

Хотелось заснуть, что требовало немалого волевого усилия из-за нервного перенапряжения. Да еще хрыч под боком ерзал и как-то многозначительно покашливал уже несколько раз.

— Что, док, не спится? Завтрашний день не дает покоя?

— В общем-то, да. Но я, собственно… — Хрыч вздохнул, отводя глаза. — Вы не находите, что наша очаровательная докторша задерживается? Я, видите ли, жду лекарство. — Ронин подумал, что ничто вроде бы не мешает старому хрычу самому окликнуть Жен, в конце концов заглянуть к ней и осведомиться, в чем дело. Словно отвечая на его мысли, Рунге смущенно развел руками: — Мне ведено ждать. Может быть, молодой человек, вы к ней заглянете?..

«Что старый, что малый», — подумал ронин и, пожав плечами, позвал Жен. Ответа не последовало. Тогда он, обернувшись, постучал в дверь и снова позвал. Вновь не дождавшись ответа, ронин поднялся и пошел в задний отсек.

* * *

Когда Дик сказал: «Нам не мешало бы отдохнуть», — внутри у Жен что-то натянулось и завибрировало щемяще, наподобие тоскливой басовой струны. Отдохнуть перед чем? Перед бессмертием? То есть перед вечностью? Завтра он займется сборкой аппарата и, конечно, уже не успокоится, пока не влезет в него в роли первого испытуемого, то есть, говоря научным языком, — подопытного кролика. Его бесценный старый хрыч, очевидно, будет счастлив, хотя наверняка не может дать стопроцентной гарантии, что человек выйдет из его аппарата морально и физически здоровым. Кто поручится за то, что его мозги не превратятся в кашу? А тело — в кисель?.. Она, как врач, прекрасно понимала, чем чревато вмешательство подобного уровня: малейшая ошибка будет иметь не обратимые последствия. А еще она понимала, что отговорить Дика невозможно, особенно теперь, когда отдано столько сил и крови и столько жизней уже положено на алтарь бессмертия — этого древнего идола с неизменной издевкой на вечно молодом лице. И жизнь Дика может стать очередной жертвой — одной из многих, не из первых и, уж конечно, не из последних.

Сказав, что пойдет за лекарством для старика, Жен вышла в задний отсек. Постояла там перед аптечкой, не зажигая света, бесцельно перебирая в темноте склянки и коробочки. Она слышала, как ронин разговаривает в кабине с профессором, потом он позвал ее, но она не откликнулась. Ей просто не хотелось возвращаться к ним — к профессору и особенно к Дику, всегда равнодушному, деловому, такому расчетливому и холодно-предупредительному. Как она от этого устала! Не секрет, что для красивой женщины невыносимо находиться долгое время в мужском обществе при полном отсутствии внимания к себе. Положение становится невыносимей в десятки раз, если среди этих мужчин находится тот единственный, который тебе необходим больше, чем воздух, — потому что без воздуха ты через три минуты умрешь и все твои проблемы закончатся, а без него, единственного, — желая и отчаиваясь, видя его порой совсем близко и не получая даже случайной мимолетной ласки, — приходится жить и мучиться день за днем.

Вошел Дик и чуть не натолкнулся на нее в темноте. С любым другим именно это бы и произошло. Она, обернувшись, уже машинально приготовилась к столкновению. Но Дик ведь не любой, о нет, он ведь особенный… Ощутив каким-то шестым чувством ее близость, он резко остановился — прямо перед ней, лицом к лицу, практически вплотную. Так, почти соприкасаясь, они простояли молча несколько мгновений, в течение которых она сознавала с болезненной ясностью, что он включает сейчас свою собственную запрет-программу, всегда мешавшую ей стать для него чем-то большим, чем просто член команды или хороший хирург. Вот сейчас он отступит, зажжет свет, начнет говорить какие-то ничего не значащие слова. И пока он еще не успел от нее отгородиться, воздвигнуть свою ледяную стену, она подняла руку и провела кончиками пальцев по его груди до того места у левой ключицы, где под тонкой водолазкой ощущалась легкая выпуклость — тот самый роковой шрам. Кажется, в первый раз она прикасалась к его телу не в хирургических целях, В первый и, может быть, в последний. Дик не шевелился, лишь участившееся биение его сердца не могло обмануть пальцев женщины, даже не будь она хирургом. Погладив через материю шрам, она наклонилась и дотронулась до него губами. Ронин не был готов к такому повороту событий. Потому, наверное, и не успел сразу мобилизовать самоконтроль — привычную внутреннюю защиту от влияния на себя Жен. Он всегда ее желал — от этого глупо было бы отрекаться, — ощущая порой по отношению к ней и что-то другое, большее, что он давно уже научился отодвигать на второй план, отчего оно не исчезало, а, очевидно, росло и копилось. Всего нескольких секунд потери контроля оказалось достаточно, а потом уже было поздно: стоило только ему позволить себе осуществить давнее желание — прикоснуться к бархатной коже на ее шее за ухом, — чтобы переступить грань, за которой уже не существовало ничего, кроме запаха ее кожи, ее близости, ее тонких запястий, легких прикосновений. Ее дыхания на его губах. Кроме тайных холмов и изгибов узкого желанного тела, от которого он, идиот, так долго отказывался, а теперь ему казалось, что не оторвется вовек, даже если здесь объявится хрыч в поисках своих таблеток, Грабер с «сердечником», Клавдий под ручку с Левински да кто там еще, мать их курва, — киллеры, внешники — вся шара-га, жаждущая бессмертия. И даже само бессмертие собственной персоной!!!

* * *