Читать книгу "Шаман всея Руси. Книга 2. Родина слонов - Андрей Калганов"

— Видать, подействовала ворожба-то, — обрадовался пришлец. — Я-то сумлевался, вдруг зачурается, и пройдут мои труды стороной. За добрую весть — благодар.

— Видать, давно у тебя птицу-то умыкнули, — проговорил Степан, — атамана-то уже и Жердем прозвать успели.

Мужик помрачнел, видно припомнив тягостные дни:

— Зим уж пять, не меньше. Вишь, как над бедным изгалялись: крыло изувечили, а хвост-то, хвост — одно название. — Белбородко не стал открывать глаза мужику на истинного виновника неприятностей ворона. — Я ж его птенцом несмышленым подобрал, выходил, выкормил, а они хуже зверей, нелюди. Бона, и лапу ему изувечили. Так над тварью божьей издеваться.

— А глаза тоже лиходеи его лишили? Мужик вновь посмурнел:

— Кошка соседская. Я ее, проклятую, живьем сварил да на хозяина ейного поворожил, чтобы дохла у него животина.

— Отмстил, значит?

— А то! Ворон на добро добром отвечает, а на зло злом. По Прави живу.

— Тебя, что ли, Вороном кличут? — удивился Степан.

— Ну?

— А ворона тогда как величать?

— Быстрокрыл, сказал ведь. Вишь, вот и сейчас не подвели его крылья. Сижу я в избенке-то, день коротаю, а тут в крышу будто дятел долбится. Ну вышел я, глядь, а это Быстрокрыл прилетел, чуть жив. И кричит все, мол, беда со спасителем его приключилась, мол, косолапый одолевает. Ну я поворожил, чтобы топтыгу ты одолел, да и решил наведаться. Может, помочь вам надо. А как же иначе? Ворон добро помнит.

«А чего это Быстрокрыл не рассказал про Лиска? — подумал Степан. — Видать, приказал ему царь-пес держать язык за зубами, в смысле за клювом».

* * *

Ворон оказался мастак по части плетения из лозы, и соорудить носилки из жердей и задубелых ивовых прутьев было для него раз плюнуть. Гридю положили на носилки, укрыли медвежьей шкурой, и кудесник вместе со Степаном впряглись в них. Алатор после схватки с медведем едва переставлял ноги и часто останавливался, чтобы передохнуть.

Дубки лежали верстах в десяти от злополучной поляны, ежели напрямки по сугробам, а ежели по тракту, до которого еще дойти надо, то все тридцать будет. Вот и шли похожане буераками, чтобы зря ноги не топтать.

Алатор кряхтел и охал, как столетний дед. Изрядно мишка помял варяга.

— Ниче, — подбадривал Ворон, — доберемся до веси, в баньке пропарю, новехонький будешь.

Гридя плавился от жара, заходился кашлем. Рана на ноге, наскоро перевязанная куском рубахи, кровила. Юнак чуть повернулся и застонал.

— Ну-ка, клади, — скомандовал Ворон.

Когда носилки легли на снег, Ворон принялся осторожно ощупывать Гридины бока. Надавил легонько ладонью, постучал костяшками пальцев, потом приложился ухом.

— Э, да у него костяк сломан, придется седмицы три отлеживаться. Ребра ему, видать, кистенем покрушили. А жар оттого, что глотку застудил. Слышал, как перхал, ежели бы грудь застудил, то как пес матерый брехал бы, а он как щенок потявкивает. И видать, еще горло у него дерет.

— Снежком его отирать надо, а то не донесем, — поддакнул Степан, кляня себя за то, что напоил юнака холодной «спиртягой».

— Снежком — это дело, — согласился Ворон, — только одним снежком не управимся...

Кудесник наклонился над Гридей и принялся нашептывать:

— Ты пойди, пойди, боля треклятая, поди прочь, в темну ночь, во холодну мглу, в тину мутную. У филина лесного горло дери, у мыша серого костяк терзай, рыбу чешуйчатую пламенем жги. А от Гридьки отворотись. Чур мя, чур...

Колдун поплевал на четыре стороны и взялся за носилки:

— Пошли, что ли.

Всю дорогу, проклиная злую Недолю, варяг зачерпывал снег и отирал лицо юнаку. Гриде вроде бы полегчало. То ли от снега, то ли от заговора. Он перестал кашлять и задремал.

К вечеру из-за елок вынырнула высокая городьба. Добрались.

* * *

В избе было жарко натоплено. Как ввалились с морозца, сразу словно в бане оказались. Ворон велел опустить Гридю на загнетку, не снимая с носилок, чтобы не растревожить. Приказал жинке унести смердящую медвежью шкуру и приволочь овечьи, а сам, сняв висевший в углу веник, надергал из него листьев и принялся готовить отвар. По клети расползлась ужасающая вонь, от которой Гридя вновь начал давиться кашлем, а у Степана заслезились глаза.

— Немочь изгонять будем, — бурчал колдун, помешивая варево, — снадобье проверенное, почитай, все Дубки им перелечил.

— Небось, от бати знание травяное перенял? Распространяться на сей счет колдун явно не собирался.

— Угу, — только и пробурчал он.

— Что за траву-то завариваешь? Тут Ворон и вовсе насупился:

— Пакость из нутра выводит... — На этом замолчал, всем своим видом давая понять, что дальнейшие расспросы неуместны.

Ворон помешивал варево и шептал над ним заговор, время от времени плевал в котел, квохтал, как курица, и подвывал по-волчьи.

Дух по клети расползался такой, что святых давно бы уже вынесли, окажись они рядком да на лавках.

В конце концов Алатор не выдержал и бочком-бочком выбрался из избы. Звуки, раздавшиеся со двора, явственно возвестили о том, что варягово нутро стало чистым, как слеза девственницы.

— Вроде поспела, — поморщился Ворон, — чуешь, как пробирает? Эх, ядрена!

Степан чуял. Так чуял, что с души воротило.

— Эй, Дарена, корыто свинское готовь!

Бабенка в долгополой рубахе-вышиванке, прихваченной узорчатым пояском, через мгновение подставила посудину к Гридькиному изголовью. Ворон цыкнул на жинку, и та удалилась, вызывающе покачивая бедрами. Столкнувшись в дверях с варягом, она заговорщицки подмигнула и одарила лучезарной улыбкой.

— Ну, помоги Род, — прошептал Ворон и велел Степану приподнять больного.

Когда юнак уже полусидел, травознатец зачерпнул деревянным ковшом варева, подождал, чтобы немного остыло, и поднес к Гридиным губам:

— Пей, хлопец.

Гридя отчаянно замотал головой и накрепко сжал зубы. Но колдун был непреклонен — нажал большим и указательным пальцами на скулы, и, когда пациент открыл рот, туда влилось зелье.

Гридя судорожно сглотнул и некоторое время смотрел на окружающих несчастными и удивленными глазами. Потом вдруг лицо его сморщилось, и Ворон ловким движением наклонил Гридю к корыту:

— Вот туда, милок.

Гридю вырвало, потом еще и еще... И так раз десять. Голова хлопца склонилась набок, правый глаз и щека задергались.

— Крепче его держи.

Степан пристроился поудобнее. Ворон положил одну руку на затылок хлопца, другую — на подбородок.

— А ну-ка!