Читать книгу "Самый неподходящий мужчина - Джо Беверли"

— Он оставил их мне, зная, что это приведет в ярость мою мать.

— Сомневаюсь, что он вообще думал, что до этого дойдет. Как большинство из нас, он, несомненно, надеялся прожить до глубокой старости. Все это было в письме?

— Более или менее. Маркус Миддлтон был чудовищем. Не понимаю, почему моя мать или эта Розмари не убили его, когда обо всем узнали.

— В них не было крови Миддлтонов, — сухо заметил он, затем добавил: — И зачем убивать курицу, несущую золотые яйца?

— Моей матери было наплевать на деньги. Возможно, она хранила молчание из-за своей репутации. Мало того, что у нее был муж, который редко показывался на глаза. Она скорее перерезала бы себе глотку, чем призналась, что является второй женой двоеженца. Но его первая жена была лишена законных прав и знала это. Из письма ясно, что она обратилась к матери с планом потребовать больше денег как плату за их молчание. Мама отвергла эту идею, но решила, что у нее есть оружие. Она написала отцу, грозясь разоблачить его, если он не вернется в Уорксоп, чтобы жить с ней как примерный муж. Ты можешь представить?

Фитц покачал головой:— Уверен, у него от страха поджилки тряслись.

— Еще бы. Он знал, что это блеф, но неудивительно, что в свой последний визит к нам он был таким ядовитым. А я прыгала вокруг него, как глупый, преданный щенок.

Он взял ее за руки:

— В этом нет твоей вины. Ты была еще слишком юна. Она иронично взглянула на него:

— Мне было пятнадцать. Он крепче сжал ее ладони:

— Я наконец-то сделал этот шаг. Я начинаю признавать, что не был инициатором того греха. Оринда соблазнила меня, а пятнадцатилетний парень в руках опытной женщины все равно что барашек в руках мясника. Ну, или баран. Это не меняет мнение света на этот счет, но на душе стало легче. Что касается двоеженства твоего отца, это ничего не меняет.

— Но на стороне Маркуса Батлера есть доля справедливости.

— Не за попытку убийства. Но я обещал, что не убью его.

— Есть еще Родгар. Теперь и он вовлечен во все это.

— Мне ли не знать, — невесело усмехнулся Фитц.

— Не думаю, что Эш расскажет ему. Я просила его не делать этого.

Его глаза вспыхнули.

— Дамарис!

— Прости, но если ты рассчитываешь, что я буду покорной, ни во что не вмешивающейся женой...

— Ты не будешь женой.

— Ничьей?

Он потащил ее к двери.

— Марш в свою комнату.

Она не сопротивлялась, пока они не подошли к двери.

— У меня нехорошее предчувствие по поводу завтрашнего дня, Фитц.

— Не бойся, я защищу тебя.

— Но кто заступится за тебя? Вдруг твой брат будет при дворе?

— Это маловероятно.

Однако она видела, что это тревожит его. — Разве он не должен быть изолирован?

— Не мною.

— Ты преувеличиваешь свою вину. Едва ли эти его приступы ярости из-за шишки на голове.

— Не надо, Дамарис.

Она удержалась от возражений. Еще будет время.

— Что ты станешь делать, если он все-таки появится на приеме?

— Избегать его.

— Только не уходи, пока король не выкажет тебе своего расположения.

— Если королю угодно одарить меня своей милостью, он сделает это и в другой день.

Она схватила его за руку:

— Ты не должен уходить, пока не будешь представлен, Фитц. — Она не хотела говорить ему, но все-таки сказала: — Я заронила семена сомнения в головы тех двух сплетниц. Сказала, что ты будешь на приеме. И ожидается, что король продемонстрирует тебе свое расположение.

— И?.. — Его прямой взгляд требовал признаться до конца.

— Я высказала предположение, что благосклонность короля докажет, что та старая история — преувеличение. Или плод больного воображения твоего брата.

— Дамарис...

— Это подействует, — настаивала она. — Но только если завтра все увидят, что ты принят королем. — Когда он собрался возразить, она добавила: — Ты говорил, что я могу тебе приказывать.

— И ты будешь пользоваться этим правом до самой смерти.

— Пока смерть не разлучит нас, — согласилась она. — Как бы я хотела, чтобы ты не смотрел на меня всегда так раздраженно.

— Похоже, это станет моим постоянным выражением, — проворчал он, но с нотками ласкового юмора.

Это вызвало у нее блаженную улыбку.

— Вечным. Итак, я приказываю тебе: избегай своего брата, как можешь, но даже если он будет при дворе и попытается устроить скандал, не уходи, пока не будешь представлен. — Я оставляю за собой право действовать на поле боя по своему усмотрению. — Когда она попробовала было запротестовать, он твердо сказал: — Нет. Ты достигла предела своей власти. Если я столкнусь лицом к лицу с Хью, я поступлю согласно своей совести и чести.

Она вздохнула и взяла его за руки:

— Наверное, я бы не любила тебя, если б ты был другим. — Она взглянула на его кровать: — Жаль, что мы не можем заняться любовью, потому что я боюсь. Но это просто неразумная паника, ничего больше. И это бы причинило тебе боль, да, любимый?

Он поднес ее руки к губам и поцеловал каждую ладонь.

— У меня нет никаких предчувствий по поводу завтрашнего дня, но я сейчас немного как средневековый рыцарь накануне битвы. Я должен быть воздержанным, целомудренным и набожным.

От прикосновения его губ к ладоням ей захотелось сжать пальцы, чтобы хранить его поцелуй как драгоценность.

— А они были такими перед битвой?

— Сомневаюсь, — усмехнулся он.

Он снова поцеловал ее руки, потом лоб и повел к двери.

— Я постараюсь исполнить ваше приказание, моя прекрасная леди.

— Насчет моего брата тоже?

— Если найдем его до того, как он предпримет еще попытку. Он открыл дверь и проверил коридор. Когда она выходила, он остановил ее, обхватив ладонью щеку и запечатлев целомудренный поцелуй на ее губах. Когда она оглянулась у своей двери, он все еще стоял и наблюдал. На страже. Ее золотой Галаад. Она послала ему в улыбке всю свою любовь, прежде чем войти и закрыть дверь.

Глава 21

Дамарис проснулась от солнечного света, льющегося сквозь открытые шторы, и понадеялась, что это доброе предзнаменование. Здесь, в Маллорен-Хаусе, в ее комнате витал легкий аромат сухих трав, и яркий огонь делал ее уютной.

Мейзи принесла воду для умывания и окинула ее изучающим взглядом. На предмет греха, несомненно. Однако спросила только:

— Принести вам завтрак сейчас, мисс?