Читать книгу "Исповедь старого дома - Лариса Райт"

Первым в руки выпал фотоальбом, а из него — прядь темных младенческих волос. Михаил распахнул последнюю страницу альбома, откуда постоянно вылезала эта прядка, и прочел выцветшую от времени надпись «Мишенька». Он, конечно, не узнал, но почувствовал: это его волосы!

Бегло просмотрел альбом еще раз, не найдя больше ничего примечательного: фотографии студенческих компаний, где мелькала то молодая мать, то юный отец Федор, то оба вместе. «Конверт, — повторял Михаил. — Конверт». Тетради, блокноты, какие-то старые книги, даже сломанный будильник уже валялись на полу перед буфетом бесформенной кучей, когда Михаил, наконец, вытащил с полки пакет, наполненный письмами.

Верхним оказался тот конверт, что он нашел на Котельнической с указанием передать адресату. Михаил без колебаний заглянул внутрь и вытащил карточку. Два молодых лыжника улыбались в объектив. Женщина кокетливо поправляла шапочку, а мужчина держал на руках ребенка. В мужчине без труда угадывался отец Федор, женщиной была мать Михаила, а ребенком — сам Мишка. Надпись на обороте фотографии гласила: «Мама, папа, я».

— Папа, — произнес Михаил помертвевшими губами, — папа.

Он быстро разворошил мешок, хватая одно письмо за другим и вглядываясь в прыгающие перед глазами строчки: «Милая Леночка, надеюсь, ты по-прежнему счастлива». «Как там мой сынок? Не обижает его Андрюша?», «Я, знаешь, тоже устроился». «Мишке сегодня уже десять. Большой, наверное, пацан».

И еще целая гора строчек, писем и человеческой боли. Михаил вспомнил о письме, на которое наткнулся во время своего первого осмотра буфета. Вот почему адрес на конверте показался ему знакомым! Это был его адрес, они жили там с мамой и академиком до переезда на Котельническую.

Картина жизни сложилась перед Михаилом в считаные секунды. Студенческая компания, где двое юношей влюблены в одну девушку. Она выходит замуж за одного, рожает ребенка, а через какое-то время все же уходит к другому: более успешному, более харизматичному, но самовлюбленному и так и не желающему простить ей сделанный вначале неправильный выбор. Но первый муж продолжает ее безоглядно любить, настолько преданно, что лишает себя и права общения с ребенком, позволяя усыновить его чужому человеку, и даже мирской жизни, обретая себя в служении людям.

Сначала Михаил разозлился на мать, но затем как-то сразу успокоился: «Если она в чем и была виновата, то жизнь ее за это наказала сполна». Потом ощутил радость от осознания того, что академик никогда не был ему настоящим отцом. И, в конце концов, почувствовал непреодолимую тоску от того, что жизнь подарила ему счастье знакомства с отцом родным, но сделала это счастье таким скоротечным. «Дом», — неожиданно вспомнил он и снова полез в буфет. Очень скоро он вытащил очередной конверт со связкой ключей и адресом деревни в Подмосковье.

Через несколько дней, похоронив отца и собрав пожитки, Михаил уже стоял у калитки старого дома. Он зашел за забор. С удивлением огляделся по сторонам. И сам дом, и вековые сосны, его окружающие, казались ему знакомыми. Он мог поклясться, что на опушке раньше стояла горка, по неровным дорожкам он катался на трехколесном велосипеде, а фотография смеющихся лыжников наверняка была сделана с крыльца.

Михаил взглянул на крыльцо и замер: на крыльце сидела большая собака, которая одновременно и скалила зубы, и виляла хвостом, не зная, как реагировать на незваного гостя. Но собака Михаила совершенно не заинтересовала. Прямо за ней в проеме входной двери стояла, вопросительно глядя на него и чуть заметно улыбаясь, Аня.

Мужчина подошел к крыльцу, медленно поднялся к двери. Женщина посторонилась, пропуская его на террасу, заставленную коробками.

— Ты приехала?

— Уезжаю. Скоро водитель приедет. — Анна качнула головой в сторону стоявшей под тентом машины.

— Так вот для чего я здесь, — сказал Михаил будто самому себе и добавил: — Для того, чтобы тебя остановить.

Анна открыла было рот, чтобы поинтересоваться, по какому праву он станет ее останавливать, но онемела, пораженная пронзительным криком, донесшимся из комнаты:

— Аня! Аня, иди сюда!

25

Алевтина Андреевна Панкратова лежала на кровати, посматривая на свой портрет, присланный из Америки, и выполняя упражнения, предписанные физиотерапевтом. Она медленно шевелила пальцами ног и силилась оторвать пятки от простыни. Правая уже немного поддавалась. Левая пока оставалась неподвижной, но Алевтина Андреевна собиралась следовать предписаниям врача и верила, что встанет на ноги и еще выйдет на сцену. Разве когда-то ее планы оставались нереализованными?

Она как раз почувствовала легкое покалывание в левой щиколотке, когда услышала на террасе голоса. К ним вновь пожаловали гости, точнее, гость. И такой гость, которого (Алевтина Андреевна была в этом уверена) ее дочь ждала больше всего на свете. В это мгновение все ее страхи быть узнанной и сфотографированной в неприглядном виде показались актрисе такими пустыми и глупыми по сравнению с тем, что действительно имеет значение в этой жизни! Она собралась с духом и позвала дочь так, как никогда до этого не делала:

— Аня! Аня, иди сюда!

Спустя несколько секунд в дверях возникла удивленная и растерянная Анна, обеспокоенно спросила:

— Да?

— Там Миша?

— Да.

— Мы должны остаться. Остаться, а потом вернуться в Москву.

— Но мы же не можем, мама!

— Надо возвращаться, дочка.

— Ты не можешь, мама!

— Я не могу, а ты должна.

— Но почему?

— Потому что ты — великолепная актриса!

— Великолепная, — отозвалась Анна и погладила мать по голове. — Великолепная, но не великая.

Великая актриса Панкратова смерила дочь долгим взглядом и царственно, как и положено великим актерам, произнесла:

— Мы никуда не едем.

Анна вернулась на террасу.

— Что случилось? — спросил Михаил.

— Кажется, я перестала быть Нукой.

— Так вот для чего я здесь! — снова сказал мужчина.

— Для чего же? — отозвалась женщина.

— Для того, чтобы все исправить. Как ты думаешь, это возможно?

— Исправить невозможно только смерть. Есть будешь?

Чуть позже, извинившись перед прибывшим водителем и отпустив его восвояси с щедро выплаченной компенсацией, Аня и Миша сидели на террасе, пили горячий чай и неторопливо рассказывали друг другу о жизни.

— Ты смирилась с тем, что она так и не получила наказания? — спросил Михаил о матери Анны.

— Она никогда никого не любила. Разве это не наказание?

Великая актриса Панкратова, лежа в комнате и слыша их разговор, впервые в жизни почувствовала угрызения совести. Ей стало стыдно, потому что она осознала правоту Михаила. Она действительно не получила достаточного наказания, потому что в конце жизни судьба неизвестно за какие заслуги подарила ей счастье почувствовать любовь к собственному ребенку. Впервые за долгое время Алевтина Андреевна заснула совершенно счастливой.