Читать книгу "Наваждение - Линкольн Чайлд"

Хейворд остановилась на ближайшем свободном месте, выскочила на стоянку, метнулась под навес у главного входа. Там, чуть сбоку, на мало освещенном пятачке стоял врач с планшетом в руках. Лицо его закрывала хирургическая маска — должно быть, он только-только вышел из операционной.

— Капитан Хейворд? — спросил врач.

Она направилась к нему, встревоженная, что ее почему-то встречает хирург.

— Да. Ну как он?

— С ним все будет хорошо, — приглушенно ответил доктор. Он зажал планшет одной рукой, а другой полез под белый халат.

— Слава Богу, — начала было Хейворд… И тут увидела обрез.

59

Нью-Йорк

Доктор Джон Фелдер поднялся по широким каменным ступеням главного здания нью-йоркской публичной библиотеки. Позади него, на Пятой авеню, сливались в обычное вечернее стаккато гудки автомобилей и рокот моторов. Доктор чуть помедлил меж каменных львов, символизирующих Стойкость и Терпение, посмотрел на часы, поправил под мышкой тонкий желтый конверт. И двинулся к медным дверям.

— Простите, сэр. — Перед ним стоял охранник. — Библиотека уже закрыта.

Фелдер предъявил документы.

— Благодарю вас, сэр. — Охранник, почтительно отступил с дороги.

— Я заказал кое-какие материалы, — объяснил Фелдер. — Мне сказали, что они готовы.

— О них можно узнать в Главном исследовательском отделе, — последовал ответ. — Помещение триста пятнадцать.

— Спасибо.

Фелдер вошел в большой холл; эхо шагов гулко раздалось под сводами библиотеки. Время близилось к восьми вечера; в пустом холле за пультом сидел еще один охранник, который тоже проверил документы и указал Фелдеру на широкую лестницу. Доктор в задумчивости двинулся по мраморным ступеням. Поднявшись на третий этаж, он пошел по коридору к помещению триста пятнадцать.

В помещении триста пятнадцать чувствовался размах. Длиной почти в два городских квартала, Главный читальный зал имел в высоту пятьдесят футов и завершался кессонным потолком в стиле рококо, покрытым фресками. Над бесконечными рядами длинных дубовых столов висели изящные светильники, а на самих столах красовались бронзовые лампы. Кое-где, склонившись над книгами или стуча тихонько по клавишам ноутбуков, работали специалисты, имевшие сюда доступ в нерабочие часы. Книги, которыми были тут заставлены все стены, представляли собой лишь каплю в море общего фонда: в подземных помещениях под самой библиотекой и зелеными аллеями прилегающего к ней Брайант-парка хранились еще шесть миллионов томов.

Фелдер, однако, пришел сюда не ради книг. Его интересовало имеющееся здесь не менее обширное собрание материалов по генеалогии.

Доктор прошел к пункту выдачи литературы — сооружению из резного дерева размером с небольшой домик в пригороде, которое делило зал на две части. Фелдер шепотом перекинулся с сотрудником парой фраз и получил тележку с папками и регистрационными книгами. Доктор подкатил ее к ближайшему столу, сел и стал раскладывать бумаги на деревянной полированной столешнице. Они пожелтели от времени или выцвели, но в остальном сохранились в безупречном состоянии. У всех документов и записей имелось нечто общее — они датировались периодом от тысяча восемьсот семидесятого до тысяча восемьсот восьмидесятого года и относились к району Манхэттена, где выросла, по ее словам, Констанс Грин.

С самого начала ее дела Фелдер задумывался об истории этой молодой женщины. Все вздор, конечно, — бред человека, потерявшего связь с действительностью. Классический случай навязчивых идей, психическое расстройство неустановленного типа.

И все же Констанс Грин не казалась человеком, полностью оторванным от реальности. Что-то в ней озадачивало — нет, интриговало — доктора.

«Я и в самом деле родилась на Уотер-стрит в семидесятые годы — только девятнадцатого века. Подтверждения тому есть в городском архиве на Сентер-стрит и еще больше — в Нью-Йоркской публичной библиотеке. Я своими глазами читала».

А что, если она пыталась дать ему разгадку — ту самую крупицу информации, которая поможет раскрыть тайну? Вдруг это своеобразный крик о помощи? Ответ Фелдер получит, только тщательно изучив архивы. Странно, конечно, — его участие в деле кончилось, а человек он занятой, с хорошей частной практикой. И все же… ему было чертовски любопытно.

Через час Фелдер откинулся на спинку стула и глубоко вздохнул. Среди вороха пожелтевших бумаг нашлись результаты переписи населения на Манхэттене, где действительно упоминалась семья, проживавшая в доме шестнадцать на Уотер-стрит.

Оставив бумаги на столе, доктор встал и отправился на первый этаж, в отделение генеалогических исследований. Поиски в поземельных книгах и архивах документов воинского учета ни к чему не привели, в листах переписи населения тысяча восемьсот восьмидесятого года не нашлось ничего. Зато в перепись тысяча восемьсот семидесятого года попал некий Гораций Грин, проживавший в округе Патнэм, Нью-Йорк. Изучение налоговых документов округа Патнэм принесло еще несколько крупиц.

Фелдер медленно вернулся в читальный зал и сел за стол. Он аккуратно открыл желтый конверт, который принес с собой, и выложил на стол его содержимое, добытое в Государственном архиве.

Итак, что ему известно?

В тысяча восемьсот семидесятом году Гораций Грин был фермером в Кармеле, штат Нью-Йорк. Жена — Честити, дочь — Мэри, восьми лет.

В тысяча восемьсот семьдесят четвертом году Гораций Грин жил в доме шестнадцать по Уотер-стрит в Нижнем Манхэттене. Род занятий — грузчик в порту. Теперь у него стало уже трое детей: Мэри — двенадцати лет, Джозеф — трех лет и Констанс — одного года.

В тысяча восемьсот семьдесят восьмом году городской департамент здравоохранения выдал свидетельства о смерти Горация Грина и Честити Грин. Причина смерти в обоих случаях — туберкулез. Трое детей — шестнадцати, семи и пяти лет — остались сиротами.

В тысяча восемьсот семьдесят восьмом году Мэри Грин предъявили обвинение в проституции. Как установил суд, она пыталась найти работу прачки или швеи, но платили ей недостаточно, чтоб она могла прокормиться и содержать брата и сестру. В том же году Мэри на неопределенный срок отправили в приют в квартале Файв-Пойнтс. Больше о ней никаких записей не было; Мэри словно сквозь землю провалилась.

В полицейских архивах за тысяча восемьсот восьмидесятый год нашлась запись о некоем Касторе Макгилликати, насмерть забившем Джозефа Грина, десяти лет, пойманного им при попытке залезть в карман. Приговор: штраф десять долларов и шестьдесят дней тяжелых исправительных работ в тюрьме; позже приговор смягчили.

Вот так. Последнее — и единственное — упоминание о Констанс Грин было в переписи тысяча восемьсот семьдесят четвертого года.

Фелдер убрал бумаги в конверт и со вздохом его закрыл. Тяжелая история. Ясно, что женщина, называющая себя Констанс Грин, ухватилась за эти обрывочные сведения о семье Грин и сделала их предметом своих маниакальных фантазий. Но почему? Из тысяч, из миллионов нью-йоркских семей — ведь есть же куда более интересные и красочные истории! — почему она выбрала именно Гринов? Быть может, они — ее предки? Однако записи о Гринах, видимо, кончались на этом поколении: не нашлось ничего, дающего основания считать, что после тысяча восемьсот восьмидесятого года остался в живых хоть кто-то из этой семьи.