Читать книгу "Алхимия единорога - Антонио Родригес Хименес"

— А если я сейчас начну принимать универсальное снадобье, как я буду выглядеть?

— Сперва остановишься на своих сорока годах, а потом помолодеешь лет на шесть-семь. Ты навсегда останешься молодым, интересным, соблазнительным мужчиной… Кажется, именно это ты хотел услышать?

Я не вынес подобных восхвалений и поспешил поцеловать Виолету, чтобы заставить ее умолкнуть. Джейн вмешалась, сделав вид, что ревнует:

— А как же я?

— И на тебя хватит.

С этими словами я поцеловал и младшую сестру. Мы болтали всю ночь, пока не наступил венецианский рассвет.

Мы взглянули друг на друга с улыбкой, а Венеция раскрывалась навстречу свету — мы словно просматривали снятый на большой скорости фильм о рождении и росте цветка. Только что город был серебристо-серым, прозрачным — и вдруг яркая вспышка расколола облачную крышу и породила бледные отсветы на горизонте, где небо и море соединяются, как любовники, в поцелуе, за которым следуют объятия. Я хотел бы сохранить эту красоту в хрустальном сосуде, но мне не удалось бы сберечь даже малой доли потрясающего зрелища. Это было непередаваемо. По сравнению с рассветом все слова, краски и картины поблекли.

Солнце уже заглядывало в окно нашей комнаты, а мне никак не удавалось уснуть. Виолета и Джейн, уставшие за беспокойный день, погрузились в сон с первыми лучами зари, а я вышел на улицу и побрел по тротуару вдоль канала. Рядом был мост, я пересек его и продолжил свою прогулку.

Улицы здесь были короткими, оживленными, ароматными. Пахло свежеиспеченным хлебом, миндальными пирожными, сластями, жаренными на оливковом масле.

Мне было нелегко примириться с ограничениями плоти. Я устал, но мне хотелось смотреть, летать, проникать в комнаты венецианцев, изучать мир и постигать тайны долголетия. Я не хотел умирать, но смерть была уже не за горами. В лучшем случае у меня оставалось сорок лет, в худшем — считаные часы.

На душе у меня было тревожно. Болели спина, плечи, поясница… Я нуждался в порции эликсира, но моя гостиница осталась далеко. Сейчас я был любопытствующим странником, человеком, измученным жаждой бессмертия. Я подумал о Дориане Грее, и мне стало страшно. Успокоило меня лишь то, что это был несуществующий персонаж, созданный фантазией Уайльда.

В Венеции я скучал по деревьям, цветам и зелени. Мне захотелось отправиться в сельскую местность, подышать густым сосновым запахом, насладиться голубым небом, обдуваемым свежими континентальными ветрами. Ужасно хотелось вернуться в Синтру, в Багадас, в Кордовскую сьерру, в Сандуа. И тогда мне подумалось, что Сандуа — это отражение Бадагаса.

Такие параллели могут лишить человека спокойствия. Сандуа, подземный город под Кордовской сьеррой… Но мне не хотелось возвращаться, я предпочитал оказаться в будущем, на границе новых измерений, в упорной надежде отсрочить свой конец на семьсот, восемьсот или даже тысячу лет.

Сперва будет довольно и этого, а потом, когда потребуется, подумаем, как продлить жизнь, перешагнув и за эти пределы. Важно, что во мне зародилось такое желание, а уж друзья позаботятся о том, чтобы мне помочь.

Терпение мое извивалось, словно раненая змея. Я не мог больше ждать, не мог остановиться. Мое будущее было готово взорваться у меня в руках.

XXV

Мы вернулись в Фермо после романтического уик-энда, проведенного в разговорах, прогулках и раздумьях. Я был полон сил, Фермо действительно благотворно влиял на меня. Я с нетерпением ждал встречи с Кортези — этот человек успел стать моим другом, учителем, наперсником, старшим братом, которого у меня никогда не было, наставником, о котором все мы мечтали, но не обрели в силу своей замкнутости или угрюмости.

Кортези так хорошо разбирался в алхимии, что его уроки порой были выше моего понимания. Понятия и символы с трудом укладывались в моей голове. Кортези знал абсолютно все про тайные общества, невидимые царства, подземные союзы, мифологию, философию и алхимию. Он доказал мне, что многие из тех, кого мы привыкли называть философами, на самом деле были лучшими из алхимиков и что среди величайших ученых и художников тоже есть немало людей, сведущих в Великом делании, знающих законы долгого блаженства. Победившие смерть философы всегда жили среди людей, но им хотелось найти свое воплощение и в новых учениках. Они выбирали себе в помощники людей не слишком тщеславных, благородных духом — тех, что могли сразу уверовать в простые вещи, такие как любовь или душевная щедрость. Этих качеств было достаточно, чтобы философы могли довериться новичкам. Да, мир, в котором живут новые дети Великого делания, — замечательный мир. Научить ребенка читать — это чудо, если ты понимаешь, что ребенок не приемлет зла, чист душой и, возможно, станет потом мудрецом. Задача учителя состоит в том, чтобы наставить ученика, направить по путям мироздания.

Кортези был первым, кто заговорил со мной про Сандуа. Я был ошарашен — ведь в поисках подземного города я отправился в Португалию, а теперь выяснилось, что этот город всегда был у меня под боком. Учитель разъяснил, что потаенный город находится прямо под Кордовской сьеррой, между Трассьеррой и Арройо-дель-Бехарано. Он начинается у реки Гуадальмельято с римским мостом, которым пользовались арабы, и доходит до самой Вильявисьосы. Все это — Сандуа, земля философов и мудрецов, ставших ювелирами, чеканщиками и резчиками. Кордовские мудрецы славились на весь мир; известно их письмо к дону Энрике де Вильене,[79]в котором излагаются основные принципы Великого делания.

— Помни, Рамон, в Сандуа обитают великие люди: Гонгора,[80]Сенека,[81]Лукан,[82]Аверроэс,[83]Маймонид,[84]король Альфонс Мудрый,[85]ибн Хайсан,[86]Хуан де Мена,[87]маркиз де Сантильяна…[88]Если когда-нибудь ты спустишься в этот город, ты будешь поражен, сколько там собралось гениев слова и мысли.