Читать книгу "Игры без чести - Ада Самарка"

— Слава, давай наконец решим вопрос с твоим кабинетом, там можно было бы поставить стол для занятий, и я видела чудесную кроватку, это все легко разбирается, если что.

— Не думаю, что с его кабинетом имеет смысл что-то решать, — заметил Вадик, некрасиво выплевывая креветочный хвост.

— Слава, я не поняла… — как можно холоднее, приподняв брови и чуть прикрыв глаза, сказала Анжелика.

— А что не так с кабинетом? — нахмурился Слава.

— Ты считаешь, это нормально, что мы с ребенком уже два месяца спим на одной кровати? Я считаю, это ненормально, Слава.

— Жить в той конуре в Броварах с курящими гоблинами куда нормальнее, — хихикнул Вадик.

Анжелика с грохотом отодвинула стул, нижняя губа дрогнула, она ясно понимала, что, если сейчас убежит, никто за ней не погонится, но еще хуже было бы разрыдаться у них на глазах.

— Странные у тебя друзья, и странно, что ты позволяешь им так оскорблять меня, — сказала она и пошла в туалет.

И там, опустив крышку на унитаз, долго и горько плакала.

Чтобы придать какое-то практическое обоснование своему иждивенческому положению в гостях у Славы, Анжелика записалась на курсы французского языка во французском культурном центре на Горького и на бесплатные занятия по искусству икебаны — раз в две недели — при японском посольстве. Самыми трудными были те вечера, когда, словно дар небесный, Славка приходил домой часов в семь и, явно не собираясь никуда отчаливать, переодевался в белые спортивные брюки, доставал из холодильника пиво и садился перед телевизором с ноутбуком на пузе. Анжелика старалась незаметно прокрасться в «кабинет» и выключить там роутер — установку с антенной, обеспечивающую беспроводной доступ в Интернет. Ей казалось, что сигнал, пробивающий стены, не может быть безвредным, особенно, когда в доме находится ребенок, но у Славы имелись свои представления на этот счет, и отключать систему он не собирался даже ночью. Анжелика спрашивала, будет ли он ужинать, и, каким бы ни был ответ, на специальном подносе с ножками приносила ему в гостиную какой-нибудь еды, часто из двух или трех блюд. Славка ел, не глядя в тарелку, подставляя время от времени накрахмаленную льняную салфетку, чтобы не заляпать клавиатуру. Потом Анжелика мыла дочку, читала ей и укладывала спать, заходила в гостиную, в дверях выключая свет, и тогда, натренированный этим сигналом, Слава с некоторой ленцой откладывал ноутбук на безопасное расстояние и сбрасывал на пол диванные подушки, чтобы можно было уместиться лежа вдвоем.

И если бы в один из этих вечеров Анжелика рассказала Славе что-то о своей жизни, пусть даже с кукольно-удивленным выражением лица, которое она старательно создавала, точно дорогую маску, и которое так забавляло Вадика, пусть и с манерно-тихими интонациями, как она училась столько лет, чтобы говорить внушительно и страшно, не повышая голоса, — но если бы Анжелика рассказала ему хоть что-то из того, что роилось по ночам, жужжало темными конфетти у нее в памяти — может быть, их совместная жизнь и впрямь сложилась бы иначе.

Например, тот же фрик. У него были серые водянистые глаза, лицо немного вытянутое, с острыми скулами и тонким носом, высокими светлыми бровями. Такие лица бывают у поэтов и композиторов с тяжелыми судьбами.

Чем он занимался, Анжелика не знала. Но у него был стандартный набор — костюмы и рубашки от «Ermenegildo Zegna» и «Canali», часы «Ulysse Nardin» и так далее. Несмотря на опрятность и пижонистость, изо рта у фрика всегда неприятно пахло. Он коряво строил фразы, хотя изъяснялся очень хорошо, как интеллигент с двумя высшими образованиями, из тех, что всю жизнь прожили в столице. Создавалось впечатление, что фрик все время нервничает и во время их общения лихорадочно думает о чем-то еще.

Самое удивительное, что у них не было настоящего секса. Эта деталь была бы очень интересна Славе, который, перечеркивая трескотню психологических статей из женских журналов, запрещающих женщине делиться с возлюбленным деталями отношений с мужчинами, которые были до него, — ощутил бы себя сопричастным к страшному и интересному прошлому. Ведь не зря сам фрик, с которым Анжелика старалась как можно меньше отождествлять себя как личность, был самым ярким и необычным воспоминанием ее жизни.

Он сажал ее куда-нибудь в гостиничных номерах, по которым они мотались из ночи в ночь, часто в каком-то сумасшедшем Кировограде или Цюрупинске (он гнал из Киева, в ночь, с бешеной скоростью). Заставлял раздвинуть ноги и просто смотрел. Смотрел буквально часами и запрещал что-либо говорить. Сам сидел или на другом стуле, или на полу, или на кровати, или на тумбочке от телевизора — полностью одетый. Еще он должен был потеть и не потел, и потом совершенно случайно Анжелика узнала — что фрик делает какие-то инъекции, в салоне, чтобы не потеть.

Она видела его голым буквально раз. Худенький, рябой от родинок, со светлой, седоватой и оттого жалостливо-рябенькой порослью на груди и ногах, хотя волосы на голове росли густо и почти без седины.

50

Когда Антошке исполнился годик, дома устроили настоящий праздник — из Винницы приехали наконец родители Валерии (причем так удачно, проездом, без ночевки). Гена принимал активное участие в приготовлении к торжеству, с гостями был обходителен, хотя не любил застолья и предпочитал обычно отмалчиваться в углу. Было видно, что он гордится, что у него есть сын и что уже целый год прошел, полный достижений — вылезло восемь зубов, сделаны первые шаги, говорит «мама», «папа», «баба», «дай», «атя», «ня-ня-ня», «ика» (птичка). О словарных достижениях сына Валерия рассказывала всем по многу раз, гости всплескивали руками, качали головами от умиления и по очереди поднимали виновника торжества на руки, чтобы потискать. Именинник скалился толстощекой улыбкой с широко посаженными резцами, как у грызуна, кричал «ы-ы-ы-ы» и, поставленный на пол, смешно, чуть кособоко, громко топая, куда-то убегал.

Валерия снова поправилась, но парадоксальным образом полнота ее даже где-то радовала, словно дополнительные килограммы усиливали ее пошатнувшийся вес в семье и подминали под себя оставшиеся с осени терпкие рыхлости. Их семья была не из тех, где допускаются такие ярые и категоричные разногласия.

Вечером, когда все гости разошлись, а укладывать сыночка было рано и они просто сидели на диване в гостиной за столом с неприбранными после сладкого тарелками, свекровь принесла Валерии пиликающий телефон. И это звонил Слава, из машины, по дороге в Кончу-Заспу, которого подбивал локтем сидящий рядом Вадик, обнаруживший в своем электронном календаре уведомление с низким уровнем приоритетности, но заслуживающее немедленной реакции.

— Я просто хочу поздравить вас с днем рождения, — сказал Слава, чуть улыбаясь, голосом, каким обычно говорил с заказчицами средних лет, работницами иностранных медиачудовищ, медовыми блондинками в отличной форме, насквозь эмансипированными и любящими флирт на грани стеба.

Валерия почувствовала, что в голову будто плеснули чем-то прохладным, в носу аж запахло сыростью и свежестью. Ей было радостно и приятно слышать Славку, и она сказала об этом вслух, как говорила бывшим одноклассникам, возникающим время от времени раз в пару лет.