Читать книгу "Разбиватель сердец - Михаил Веллер"

– Станция Петроградская!

Напротив сидела красивая женщина. Он смотрел на нее секунд несколько – сколько позволяли приличия и самолюбие. Страшно милая.

Знакомо… где и когда он ее уже видел?.. Не вспомнить… давно или недавно?.. но что-то было – что?..

– Осторожно, двери закрываются! Следующая станция – Черная речка.

Ни о чем

Самое простое, самое верное, всегда пройдет, понравится, затронет, оставит след, создаст настроение, произведет впечатление; изящество фразы, ностальгия, тень любви, тень потери, тень мысли: ажурная тень жизни, тонкий штрих, значительность деликатного умолчания, шелест мудрой печали, сиреневое кружево, шелковая нить сюжета; солнечный зайчик, лунный блик, капля дождя, забытый запах, тепло руки, река времени.

Нечто приятное и впечатляющее, но несуществующее, как тень от радуги, пленительная мелодия трех дырок от флейты – трех нот собственной души, тихий и простой отзвук гарионии: надтреснутое, но ясное зеркальце, отражение нехитрое – но в этой нехитрости зоркость и мастерство.

Как мило, как изысканно, как виртуозно: ломкая паутина лет, прихотливое взаимопроникновение разностей, вуаль и веянье страстей трепет памяти, цвет весны, жар скромных надежд – и осень, осень, угасающее золото, синий снег, сумерки, сумрак, далекий бубенчик…

Архаические проблески архаизмов словаря Даля, прелесть бесхитростных оборотов – выверенный аграмматизм, длинное свободное дыхание фразы, ее текучее матовое серебро; и простота, простота; и наивность, как бы идущая от чистоты души, от еретической мудрости, незыблемости исконных драгоценностей морали: добро, истина, прощение, и горчинка всепреходящести; о, без этой горчинки нет пикантности, нежной тонкости вкуса – так благоуханную сладость хорезмских дынь гурман присыпает тончайшей солью.

Как хорошо… Как талантливо… Как глубоко – и просто!.. Ненавязчивая, комфортная возможность подступа благородной слезы, нетрудное эстетическое наслаждение, щемящая душа разбережена бережно, чуть истомлена сладко, как на тихих медленных качелях любви. И как в жизни: правдиво, правдиво, но красиво, благородно; увидел, понял, разобрался, смог, сумел, показал, объяснил; о… Нет, есть и порок, и зло, и несправедливость, и трагизм, – но светло! светло! И борьба, возможно поражение даже – но дух добра над всем торжествует, вера в людей, – как в ясном прожекторе цветок распускается, белый голубь летит, вечный флаг вьется. Пусть даже кости – так белы, дождями омыты.

Не напрягать мозги, не ужасать воображение, не мучить сердце, ничего грубого, натуралистичного, могущего вызвать отвращение, никогда; ласкать, бархатной лапкой, приятно, от внимания приятно, сочуствия, доброты, ума, образованности, – а если в бархатной лапочке острый коготок царапнет – так это царапанье ласку острее сделает, удовольствие сильнее доставит: словно и боль, и кровь, да уместные, невсамделишные, желаемые.

Не открывать америк, уж открыта, известна, у каждого своя, она и нужна – а не другая, неправильная, чужая, лишняя будет; каждый хочет то узнать, что уж и так знает, то услышать, что сам хочет сказать – да случая не имеет: вот и радость, удовлетворение, согласие, благодарность: польсти его уму – он и примет, превознесет. А чтО все знают? – то, что всем известно; и чуть свежести взгляда, чуть игры формы – интересно, выделяется, умно – а и понятно.

Не бить в главное, как петух в зерно: неумело, примитивно – (стук в лоб – переваривай); а виться кругами, ворковать певуче, взмести пыль дымкой жемчужной: хвост распушенный блещет, курочки волнуются, жизнь многосложная качает, с мыслями и чувствами, хорошая жизнь.

Проблемы, тайники души, конфликт чувства с долгом, и обыденность засасывает, необыденность манит – порой пуста, обманна; коснется ребенок со смертью, разлучатся влюбленные, прав наивный, преодолеет трудности сильный… Щедра веселая молодость, умудрена старость,пылкость разочаровывается – не гаснет огонь: переплетенье по правилам, головоломка-фокус из веревочки – прихотлив и продуман запутанный узор, а потянуть за два кончика – и распуталось все в ровную ниточку; не должны запутаться сплетенья, нельзя затянуть узелки, в том и уменье.

Сталкиваются характеры, идет дело, скрыты – но явно проявляются чувства, высказывается умное, а дурное осуждается не в лоб, но с очевидностью. С болью любовь, с потерями обретения, с благодарностью память, со стыдом грех. Ласка и смущение, суровость и чуткость, богатство и пустота, достоинство и черствость… Солнце садилось, глаза сияли, годы шли, мороз крепчал…

Кушают лошади сено и овес, впадает Волка в Каспийское море, круглая Земля и вертится, во всем сколько нюансов, оттенков, открытий, материи к замечанию, размышленью, вздоху и взгляду: времена года, и быстротечность жизни, и он и она, нехорошо зло и хорошо добро, хоть сильно зло бывает тем паче хорошим быть надо; края дальние, красота ближняя, занятия разные, времена прошлые и надежды будущие, многоликое и доступное, разное и родное, счастье с горем пополам – вот и отрадно, а это главное – отрадно.

Свистульки

Он очнулся нагой на берегу. Рана на голове кровоточила.

Сначала он пытался унять кровь. Прижимал рукой. Промыл рану соленой жгучей водой. Отгонял мух. Потом нрвал листьев и осторожно залепил. В дальнейшем рана зажила. Шрам остался от лба до темени. И иногда мучили головные боли.

Возможнео от удара по голове, ему начисто отшибло память. Если он видел какой-то предмет, то вспоминал, что к чему в этой связи. А с чем не сталкивался – о том ничего не помнил.

Изнемогая от жажды, он четыре дня скитался по лесу и набрел на ручей. Ел он ягоды и корешки (с опаской, несколько раз отравившись). Первый дождь он переждал под деревом. При втором построил шалаш. Впоследствии он построил несколько хижин: одну из камней у береговой скалы, другую в лесу у раздвоенной пальмы, из сучьев и коры. Хижины выглядели неказисто, но от непогоды укрывали. А когда он наткнулся на глину и приспособил ее для обмазки, жилища стали хоть куда.

Наблюдая, как чайки охотятся за рыбой, он пытался добывать ее руками, палкой, камнем, отказался от безуспешных способов и сложил в лагуне ловушку-запруду из камней, в отлив удавалось поймать. Собирал моллюсков. Из больших, с твердым глянцем листьев соорудил подобие одежды, защиту от жгучего солнца. Насушил травы для постели. Вылепил посуду из глины.

Жизнь наладилась, лишь немного омрачала настроение язва на ноге. Она саднила и мешала при ходьбе. Однако не настолько, чтоб он не смог предпринять путешествие на гору с целью осмотреться. Он взбирался сквозь заросли наверх с восхода до заката и остановился на вершине, задыхаясь: кругом до горизонта темнел океан, и солнце угасало за его краем. Это был остров.

На вершине горы он приготовил сигнальный костер. Рядом сделал хижину и стал глядеть вдаль, где покажется корабль. Он спускался только за водой и пищей и очень торопился обратно.

Через два года он, потеряв сначала надежду на корабль, вслед за ней потерял уверенность, что вообще существуют корабли, да и сами другие люди тоже. Нет – значит, нет. А что было раньше – строго говоря, неизвестно. Голова иногда очень сильно болела. Даже из происшедшего на острове он уже не все помнил.