Читать книгу "Гордая американка - Жюльетта Бенцони"

– Я изменил долгу хозяина и прошу у вас прощения за свою недогадливость. Могу ли я вас чем-нибудь угостить? Вечер сегодня прохладный.

Усилием воли Александра сдержала готовый вырваться у нее крик боли. Этот мужчина, вызывающий у нее обожание – теперь она не сомневалась в этом, – отказывается от нее! Его поведение было столь же недвусмысленным, как если бы он силой отпихнул ее. Она испугалась, что сейчас окончательно лишится рассудка, однако ее спасла гордость. Ее так и подмывало отвесить ему пощечину и выбежать вон, но это значило бы признать поражение. Она решила не отворачивать лица. Нельзя допустить, чтобы схватка этим и завершилась. Она как ни в чем не бывало уселась на кушетку, откашлялась, как певица перед ответственной арией, и чуть слышно ответила:

– Немножечко бренди мне не повредит…

Он налил ей рюмку, после чего уселся напротив, как раз под портретом дожа, наглядно демонстрируя сходство с предком. Они молча выпили, после чего миссис Каррингтон снова подала голос:

– Знаете ли вы, что этот брак, к которому вы так стремитесь, сломает жизнь ее жениху? Вы и моя родственница слишком легко распоряжаетесь чувствами Питера Осборна. Он – далеко не салонный кривляка, к тому же он собирается через два месяца жениться на ней.

Эта намеренно оскорбительная фраза вызвала у Жана презрительную улыбку.

– Это мне известно. Только почему он отпустил ее за океан?

– Потому что никому никогда не удавалось помешать Делии поступить так, как ей заблагорассудится. Скоро вы сами в этом убедитесь.

– Это меня не страшит. На месте этого жениха я бы никогда не отпустил ее от себя. В крайнем случае я поплыл бы с ней.

– Питер работает! – безжалостно бросила Александра. – Он адвокат. Труженик не всегда может распоряжаться собой.

– Хотелось бы этому верить, но человек, раскопавший сокровище, не только не бросает его на произвол судьбы, а наоборот, борется за то, чтобы сохранить его для себя. Это относится и к вашему мужу. По правде говоря, я что-то не пойму американцев: они поразительно невежественны по части любви и ее законов!

– Они нам доверяют – и они правы. Во всяком случае, чаще всего правы…

– Да, и вы блестящее тому подтверждение. Однако, надеюсь, у вас хватит доброты, чтобы не травить Делию презрением, ибо она этого совершенно не заслуживает.

– Возможно. Однако ей уже известно, что она не может рассчитывать, что я возьмусь отстаивать ее интересы. Мой муж не простит ее: он с полным на то основанием отнесется к ее выходке как к измене долгу.

– Кажется, он ей всего лишь сводный брат? Делия считает, что мать не станет чинить ей препятствий.

– Разве что из снобизма. Однако вам следует знать, что, выйдя за вас, Делия уже не сможет вернуться домой: нью-йоркское общество станет указывать на нее пальцем.

Улыбка Фонсома была под стать целой поэме, в которой ирония перемешивалась с презрением.

– Тогда ей придется довольствоваться высшим обществом Франции и Италии. Впрочем, моя любовь убережет ее от лишних переживаний. Правда, она ожидала от вас иного: она в вас души не чает…

– Увы, в этом деле я встану на сторону Питера Осборна. Должен же хоть кто-то проявлять преданность…

– Быстро же вы изменяете привязанностям! Боюсь, что в таком случае у нас более не будет возможности видеться. Как вы понимаете, у нас все встанут горой за молодую герцогиню де Фонсом. Не думаю, что европейской аристократии будет дело до мнения нескольких нью-йоркских вдовушек.

– Вы терпеть не можете Америку? Вот оно что! А как насчет приданого Делии? – выпалила окончательно потерявшая над собой контроль миссис Каррингтон.

– С этим дело обстоит проще простого: я отказываюсь от приданого. Мой нотариус получит соответствующие инструкции. У Делии не должно быть никаких сомнений, что мне нужна именно она, а не что-то другое. Вот так-то, мадам!

Ей давали от ворот поворот, в этом не было ни малейшего сомнения. Выходит, этот заносчивый субъект посмел оттолкнуть ее, а теперь и вовсе выставляет за дверь? С трудом сдерживая ярость, Александра подхватила валявшуюся на кресле накидку и, вскинув голову и тряхнув волосами, в которых искрились драгоценные звездочки, с вызовом посмотрела на герцога.

– Не сомневайтесь, что я сделаю все возможное, чтобы помешать Делии совершить эту глупость.

– Вы за этим и пришли. Я знаю, что ради этого вы были готовы… на все!

– Что вы хотите сказать?

– Что лучше вам удалиться, пока я не прислушался к зову моего… животного инстинкта и не забыл об уважении, какое надлежит оказывать добродетельной американке. Вашему мужу очень повезло, что прекраснейшей летней ночью у меня на жизненном пути встала Делия. А ведь та ночь вполне могла бы стать нашей… Я примчался сюда с одной целью: увидеть вас. Пусть хоть это признание заживит царапину – впрочем, не столь глубокую! – которую я оставил на броне вашего самолюбия…

Это конец! Александра с трудом подавила рыдания, готовые вырваться у нее из груди и помешавшие ей оставить за собой последнее слово. У нее, правда, хватило силы воли, чтобы гордо проследовать через весь дворец и выйти на пристань, где ее дожидалась гондола. Дорогу ей показывал слуга с фонарем, и ей не хотелось, чтобы он увидел ее слезы. Однако стоило Беппо, с силой оттолкнувшись веслом, направить гондолу вдоль берега Большого канала, как она рухнула на подушки и разразилась бурными рыданиями, как не рыдала уже давно.

На следующий день миссис Каррингтон покинула Венецию, ни с кем не простившись. Ей сделалась невыносима волнующая атмосфера этого города, ставшего свидетелем ее горчайшего унижения. Перед отъездом она написала два письма: одно – Делии, в котором назначила встречу в первых числах августа в Париже, другое – Элейн Орсеоло, в котором, упрекнув адресатку в попустительстве пренебрежению со стороны мисс Хопкинс священными узами, она поручала ей покровительство над последней и просила вывезти девушку в Париж самостоятельно либо поручить эту миссию доверенному лицу. Сама Александра не больно-то верила в быстрый приезд свекрови и надеялась, что Делия, предоставленная самой себе и знающая, что ее поведение вызовет негодование всей семьи, возьмется за ум и вернется на путь следования долгу.

В поезде, уносившем ее в Вену, молодая женщина чувствовала себя на удивление дурно. На самом деле ей совершенно не хотелось ехать в Австрию. Она мечтала о другом – о возвращении домой, подобно тому, как раненый зверь стремится в свою безопасную нору, чтобы зализывать там раны. Впрочем, она не хотела расстраивать дорогую тетушку Эмити и пускаться в обратный путь без нее: у них было условленно встретиться в Париже в первых числах августа. Значит, ей ничего другого не оставалось, кроме как убивать время на протяжении почти двух недель.

Едва оказавшись на месте, она задалась вопросом, чем, собственно, займется. Уже несколько дней столица Габсбургов плавилась под немилосердными лучами солнца, и гремящие одна за другой грозы не приносили даже дуновения прохлады. Знаменитый «голубой» Дунай походил цветом на ртуть, листья деревьев были покрыты густым слоем пыли. Здесь Александре нечем было дышать, не то, что на морском берегу. Тем не менее в городе царило оживление. Через четыре дня, 26 июля, должен был состояться праздник Святой Анны, третий по значимости религиозный праздник в Вене, не считая Рождества и Пасхи, поэтому люди стекались сюда со всех концов страны.