Читать книгу "Стратегия Московской Руси. Как политическая культура XIII–XV веков повлияла на будущее России - Тимофей Вячеславович Бордачев"

народа. Не случайно мы видим, что тогда появляется вектор объединения Русских земель как политического процесса, до которого оставались безрезультатными попытки великих Киевских или Владимирских князей добиться единства. А монгольское нашествие, вроде бы нанесшее колоссальный урон производительным силам и государственным институтам Русских земель, оказалось, вместе с иноземными вторжениями с Запада, стимулом для начала объединительного процесса на уже твердой основе конкуренции между молодыми и энергичными землями-княжениями, в которой к середине XIV в. вырвалось в лидеры Московское княжество.

Основа неразрывной связи политического развития государства и его международных отношений заложена обстоятельствами, в которых развивалась российская государственность в самые важные – формирующие ее прототип – столетия отечественной истории, начиная с монгольского нашествия 1237–1241 гг. и до объединения Русских земель вокруг Москвы в конце XV в. Именно тогда был накоплен уникальный исторический опыт, когда борьба с иноземными вторжениями и даннической зависимостью от Золотой Орды сочеталась с собиранием в одно целое Русских земель. Оба процесса – внешнеполитический и внутриполитический – развивались под определяющим воздействием друг друга, и «первым моментом решительного успеха в великокняжеской борьбе за усиление центральной политической власти явилось нарастание руководящей роли великих князей всея Руси в международных (боевых и мирных) отношениях Великороссии»[441].

Контроль над внешними связями Русских земель стал важнейшим способом консолидации власти в руках Московских князей – начиная от простой концентрации у себя сбора дани для отправки в Золотую Орду и заканчивая преодолением попыток тверских, новгородских или рязанских правителей опереться на силу иноземных соседей. В результате «фамильный, своекорыстный интерес (московских князей. – Т. Б.) был живо поддержан всем населением Северной Руси с духовенством во главе, лишь только почувствовали здесь, что он совпадает с общим добром всего нашего православного христианства»[442]. Связь между международными отношениями Русских земель и их внутренним единством проявлялась и на западном направлении – сближение Литвы с Золотой Ордой во второй половине XIV в. становится причиной перехода под покровительство Москвы небольших западнорусских земель-княжений.

В формирующейся «системе войны и мира» Великороссии применение вооруженной силы, как таковое, стояло даже не на втором, а на третьем месте после главенствующей задачи – внутренняя консолидация власти, для которой были необходимы успехи в отношениях с иноземными соседями. Военные действия начинались тогда, когда исчерпывались все способы достигать внутри– и внешнеполитических целей мирными способами, либо противник оказывался настолько решительным, что не оставлял иного выбора. Московские князья – создатели «вооруженной Великороссии» – последовательно уклонялись от битвы, если абсолютная политическая целесообразность сражения не была им очевидна. В таких случаях они предпочитали длительные переговоры, переводили кампанию в серию изматывающих столкновений противника с отрядами своих подданных или полагались на маневр, задачей которого было избежать сражения, а не начать его в более выгодных условиях. Это часто дорого обходилось Русским землям и оставляло темные отпечатки на репутации их военных правителей, как это произошло с Дмитрием Донским, покинувшем Москву перед нашествием Тохтамыша через два года после своего подвига на Куликовом поле.

Но в тех случаях, когда решительное обращение к силе имело политический смысл как часть более широкого комплекса действий по укреплению власти, московские потомки Александра Невского могли действовать резко. Уничтожение татарского отряда Даниилом Александровичем в Рязани в 1300 г. или бросок войска Дмитрия Донского на границу степи в 1380 г. представляют собой наглядные, но не единственные иллюстрации такой рассудочной дерзости. Не менее героическим было поведение в 1395 г. всегда осторожного Великого князя Василия I Дмитриевича, приготовившегося к заведомо неравной схватке с армиями Тамерлана. Эти, по выражению Ключевского, «средние люди Древней Руси» обладали качествами национального характера, сочетавшего осторожность и способность к мобилизации в критических ситуациях.

Внутриполитические последствия в виде консолидации Русских земель вокруг Москвы в ходе противостояния с темником Мамаем в 1373–1380 гг. оказались явно более значимыми, чем влияние побед над его армиями на р. Воже и Куликовом поле на отношения с Золотой Ордой. Княжеский съезд в Переяславле-Залесском в 1374 г. стал в первую очередь шагом в укреплении единства Руси, а уже потом подготовил организационную основу для прямого столкновения с ордынской силой. То, что жители Русских земель вернулись с Куликова поля, по точному определению Льва Николаевича Гумилева, одним народом, намного, наверное, важнее одержанной там военной победы. Одно из возникших в интересующую нас эпоху правил русской внешнеполитической культуры – мир в любом случае лучше, чем война, насколько бы враждебным ни был противник, – практически никогда затем не нарушалось: исключения здесь единичны. И уже тем более навсегда укоренилось представление о том, что внешняя политика не имеет смысла без самой тесной связи с внутриполитическим развитием и жизнью общества.

Мы знаем, что эта привычка, как и многие другие, возникла не от хорошей жизни. Русские земли в период формирования единого государства на основе «вооруженной Великороссии» не были избалованы особо благоприятным геополитическим и международным положением. Им довелось выживать в условиях, когда на помощь извне рассчитывать не приходилось. Пришедшее уже в середине XIII в. понимание того, что в борьбе с самым страшным противником – монгольским государством – Запад нам не помощник, а такой же хищный враг, было основано на чувствительном опыте и не может быть перекрыто никакими новыми впечатлениями. В отличие от христианских народов Испании и Португалии, Русские земли не были частью более широкого политического и идеологического сообщества: они не получали военной поддержки извне, подобной тому, как рыцарство со всей Западной Европы устремлялось на Реконкисту.

Не было и влияния идеологии, скреплявшей широкие международные сообщества: в момент внешнеполитического кризиса середины века Константинополь – духовный центр православия был занят европейскими крестоносцами (1204–1261), а после их изгнания Византия уже никогда не смогла восстановить даже часть прежних возможностей и авторитета. Обращаясь в Константинополь за утверждением митрополита Киевского и всея Руси, Русские земли действовали по традиции, которую не решались отвергнуть вплоть до середины XV столетия. Но не были готовы получать оттуда политическую поддержку или указания, имеющие значение для международных отношений. Патриарх Константинопольский и утвержденный им митрополит Руси были, опосредованно в первом случае и прямо во втором, не внешними источниками легитимности, а участниками русского внутриполитического процесса. Это, конечно, делало русских правителей более свободными и гибкими в решениях, в т. ч. там, где это было невозможно в Западной Европе в силу именно идеологических соображений.

Уже с начала XV в. московские государи начинают привлекать на службу татарские военные отряды – практика, возникшая на самых ранних этапах взаимодействия Руси со Степью. В 1452 г. ислам не становится препятствием для расселения «служилых татар» на восточных рубежах Великого Московского княжества – решения совершенно экстраординарного по меркам средневекового религиозного сознания, но обусловленного тем,