Читать книгу "Видение неравенства: От Французской революции до конца Холодной войны - Бранко Миланович"

блестящих и больших зданий в Вашингтоне, недалеко от Конгресса США, благодаря щедрому финансированию братьев Кох.

Взносы богатых людей и фондов в неоклассические или консервативные экономические аналитические центры и отделы стали еще более частыми в пострейгановские десятилетия по мере роста числа миллиардеров. Можно провести прямую линию от контроля над развитием экономики как науки к "формированию" общественного мнения по экономическим вопросам и к политическим решениям, которые служат интересам богатых. В последние годы эта тенденция только усилилась, но поскольку она выходит за рамки данной книги, я не буду обсуждать ее далее. Я хочу лишь выделить успешно выстроенную цепочку, первым звеном которой является финансирование экономических факультетов и отдельных исследователей (то есть производителей знаний), что прекрасно показано в фильме Inside Job. Второе звено - финансирование аналитических центров, которые играют ключевую роль в переводе заумных исследований в более понятные широкому кругу людей формы. И третье звено - средства массовой информации, которые "подают" эти знания общественности и принадлежат тем же людям, которые в первую очередь финансируют исследования (например, Джефф Безос и Washington Post; Майк Блумберг и Bloomberg News; Лорен Пауэлл Джобс, вдова Стива Джобса, и The Atlantic). Таким образом, правые финансисты создали интегрированную систему создания, распространения знаний и влияния на политику.

Против всего этого идеологического политического давления и денег миллиардеров действовали различные противодействующие силы, которые существуют в демократическом обществе (и отсутствуют в авторитарных системах). Были люди, которым удавалось противостоять политическому давлению или притяжению денег; были те, кто был достаточно богат, чтобы заниматься любимым делом; были университетские факультеты, обладавшие академической честностью; наконец, были люди и организации (например, социал-демократические и другие левые партии и их фонды, профсоюзы), которые пытались уравновесить давление богатой бизнес-элиты. Неизбежно, что при капитализме такие противодействующие силы будут слабее. Высокое неравенство доходов - то есть большая экономическая мощь богатых - обеспечивает большее влияние на политику, направленную на борьбу за неравенство, за бизнес или на то, чтобы отодвинуть на второй план вопросы распределения доходов. Это происходит потому, что у богатых (по определению) больше денег, и они больше теряют от политики, которая ограничивает их богатство. Таким образом, у них больше средств и стимулов бороться за то, что им выгодно. Интеллектуальная гегемония" в неравноправных капиталистических обществах всегда будет за богатыми. Наивно ожидать изменений в этом отношении - если только, вопреки всему, радикальному эгалитаризму не удастся прорваться вперед. В большинстве случаев такие прорывы происходят только в результате политических революций.

Этот особый тип неоклассической экономики, поддерживаемый политическими требованиями и финансируемый деньгами миллиардеров, можно назвать "экономикой холодной войны". Это термин, который более точно раскрывает истинную природу и цели предприятия, чем традиционные ярлыки "неоклассическая" и "мейнстримная" экономика. Возможно, интеллектуальной основой была версия неоклассической экономики, но ее успех был обусловлен внеакадемическим давлением денег и политики.

Эмпиризм. Четвертая причина снижения значимости распределения доходов - эмпиризм - сама по себе не является негативным явлением; в сочетании с более совершенной теорией и политическим нарративом он незаменим для интегративных исследований распределения доходов. Но сам по себе эмпиризм, лишенный поддержки политического анализа, дает очень ограниченную, а порой и необъективную картину реальности. Чисто и исключительно эмпирические исследования (которых было немало) не сильно продвинули наше понимание современного капитализма. Неоклассические работы, которые, однако, были открыты для классовых и доходных различий (например, работа Джозефа Стиглица 1969 года и эмпирические исследования Энтони Аткинсона, Гарольда Лайдалла, Ли Солтоу, Генри Фелпса Брауна, Яна Пена и некоторых других), предоставили ингредиенты, необходимые для синтеза теории-эмпирики-политики, который вернет исследования распределения доходов с холода. Эмпиризм в сочетании с хорошей теорией может творить чудеса, но эмпиризм сам по себе никогда не станет великой экономикой или великой социальной наукой.

Критика неоклассического подхода к распределению доходов

Чтобы понять, как экономика времен холодной войны отразилась в исследованиях неравенства 1970-1980-х годов, лучше всего начать с личного воспоминания о методологическом подходе, использованном в двух книгах, опубликованных на английском языке почти в одно и то же время, в 1974 и 1975 годах, на сайте . Десятилетие 1970-х годов стало периодом моего наибольшего воодушевления работой по неравенству, а также наибольшего разочарования в ней.

Самир Амин открыл мне глаза на огромную пропасть в доходах между богатыми странами и "третьим миром", а также на исторические корни этого разрыва. Ранние работы Амина (о которых подробнее будет сказано ниже) примечательны своим холизмом, столь отсутствующим в неоклассической экономике. Недостаточно представить эмпирические данные (которые Амин в изобилии представил для Египта, Магриба и ряда стран Африки к югу от Сахары); эти данные должны быть помещены в исторический контекст, как это сделали Амин и теоретики зависимости. Следующий шаг - изучить, исходя из такого взгляда на мир, сохранится ли неравенство и почему, и как оно будет развиваться. Амин считал, что капиталистический догоняющий рост невозможен, поскольку система, регулирующая отношения между метрополией и периферией, устроена таким образом, что постоянно дискриминирует периферию. Хотя эта часть рассуждений Амина и теоретиков зависимости не подтвердилась фактами (сейчас можно перечислить несколько стран, которые перешли из периферии в ядро), большой урок, который я получил в 1970-е годы, заключался в том, что важно рассматривать неравенство доходов эмпирически и исторически, а не просто как набор цифр или ряд уравнений.

С другой стороны, мое самое большое интеллектуальное разочарование было связано с неоклассической экономикой, в которой отсутствовали оба элемента, которые я нашел столь привлекательными в Амине. С большим нетерпением я отправился в библиотеку, чтобы взять книгу Алана Блиндера "К экономической теории распределения доходов", опубликованную в 1975 году, название которой обещало так много. Возможно, я ожидал слишком многого - возможно, откровения или объяснения того, как различные теории связаны друг с другом. В книге Блиндера я нашел теоретический трактат, полный довольно бессмысленных уравнений, где каждый был агентом, оптимизирующим на бесконечном временном горизонте с полным знанием того, что принесет будущее, включая его собственный доход. Джан Сингх Сахота в обзоре теорий распределения доходов, опубликованном в 1977 году, похоже, разделяет это разочарование. С легкой иронией он тщательно перечисляет предположения Блиндера:

Все следующие переменные модели являются экзогенными и точно известны индивидууму в начале его экономической жизни: ставка процента; продолжительность экономической жизни; унаследованное материальное богатство и образование примерно до 18 лет, подразумевающее экзогенно заданную заработную плату в этом возрасте; трендовый темп роста реальной заработной платы; вкусы, которые не связаны ни с богатством, ни с доходом. Семь параметров вкуса принимаются как "данность": субъективное дисконтирование времени, относительные веса потребления, досуга и завещанного имущества, а также