Читать книгу "Топор богомола - Котаро Исака"

ключ, так что не могу винить его в том, что он был осторожен.

Наблюдая за траекторией падающего ключа, я чувствую, как мои варианты исчезают один за другим.

– Миякэ-сан, что ты планировал? – спрашивает Наномура.

Этот разговор похож на разбор уже состоявшегося матча по сёги или го.

– Я хотел выманить врача наружу. Собирался толкнуть его под машину.

Я не знаю, слышал ли Наномура о Толкателе или нет. Но он пожимает плечами, и на его лице появляется выражение, похожее на сочувствие.

– Даже если б он вышел, то не отправился бы на встречу в одиночку.

Он прав; врач чрезвычайно осторожен, и у него было бы несколько телохранителей. Но я готов поспорить, что Толкатель все равно бы выполнил свою работу. Однако на данный момент это уже не имеет значения.

– Никто не может оставаться на вершине вечно. Он не всегда сможет нанять себе телохранителей. – Я надеюсь, что доктор слышит меня через микрофон. – Однажды он останется совсем один, и ему придется самому решать свои проблемы.

Наномура смотрит на меня с жалостью.

– Это произойдет не раньше, чем лет через пять или больше.

– Может быть, я мог бы попробовать еще раз через пять лет, – говорю я со смехом. – Как насчет этого?

– Мне жаль, Миякэ-сан.

Пистолет направлен в мою сторону.

Ему не о чем сожалеть. Я думаю обо всех ужасных вещах, которые совершил.

Слова, которые я сказал школьникам, проносятся у меня в голове. «Это несправедливо». Мысль о том, что я должен прожить долгую, счастливую жизнь в мире и комфорте после того, как оборвал жизни стольких людей, очевидно несправедлива. Все, что я делал, наконец вернулось ко мне.

* * *

Врач следует за мной, но сейчас в нем, кажется, меньше той механической холодности, которую я заметил при нашей первой встрече. Сейчас он почему-то выглядит старше. Может быть, потому что в своем кабинете он был одет в белый медицинский халат.

Врач что-то тихо говорит, как будто сам себе. Я пытаюсь разобрать его слова.

– Совсем один, я совсем один, – печально бормочет он о том, что ему пришлось выйти на улицу одному.

– О чем вы говорите? – спрашиваю я.

– Просто смотрите прямо перед собой и продолжайте двигаться, – отвечает он.

Что с ним происходит? Как будто его кто-то преследует… Может быть, у него паранойя? Или что-то еще?

В конце коридора находится папина квартира. Дверь, перед которой мы стоим, внезапно кажется мне очень большой.

Я представляю себе огромный щит древнего воина, преграждающий путь.

Внутри скрыта тайна моего отца?

– Откройте ее, пожалуйста, – настаивает доктор.

Я достаю ключ из кармана, но мои пальцы не слушаются меня, и я роняю его на пол. Не нарочно. Я думал, что достаточно спокоен, но мои руки и ноги дрожат. Я поспешно наклоняюсь, чтобы поднять его, но он снова выскальзывает.

– М-м-м, прошу прощения… – Кое-что приходит мне в голову. – Вы знаете что-нибудь о том, как умер мой отец?

– Нет. – Лицо врача лишено какого-либо выражения.

– Я не верю в то, что он покончил с собой.

Он пристально смотрит на меня. Как будто заглядывает в самую душу.

– Почему нет?

– Это на него не похоже.

По лицу врача пробегает какая-то тень. Я не могу сказать, намек это на улыбку или презрительная гримаса. Но ясно одно – этот человек ненавидит моего отца.

– Как много вы надеетесь узнать о своем отце?

– Что вы под этим подразумеваете?

Он не отвечает.

– Итак, вы знаете, как он умер? – Я собираюсь спросить, было ли у папы какое-нибудь сообщение для нас с мамой, и понимаю, что это то, что я на самом деле очень хочу знать. За десять лет, прошедших с тех пор, как папа ушел из жизни, я искал все, что он мог бы оставить для нас.

– Ваш отец, – говорит врач; его лицо бесстрастно, как маска театра но, – боялся.

– Боялся?

– Он боялся смерти. – Он коротко выдыхает через нос, и теперь я точно могу сказать, что это жест презрения.

– А-а, вот как, – говорю я. Теперь я понимаю, что не могу верить ни единому его слову. – Пожалуйста, не лгите мне.

– Смерть пугает. Со смертью все исчезает. Ваш отец не был исключением.

– Нет, вы ошибаетесь. – Это я знаю наверняка. – Была одна вещь, которой папа боялся больше всего на свете.

– Чего именно?

– Моей мамы.

Я натянуто улыбаюсь, но в то же время чувствую, как на глаза у меня наворачиваются слезы.

* * *

Я поднимаю руки вверх и говорю Наномуре:

– Тебе не нужно в меня стрелять. Я сам выйду из игры. Я спрыгну. Тогда все будет кончено.

По краю крыши идет ограждение из сетки, но в одном месте она порвана. Там я могу перелезть через небольшой бордюр.

– Если я умру, с этим будет покончено. Тебе необязательно убивать меня, Наномура-сан, – говоря это, я уже направляюсь к краю. – Сказать по правде, я чувствую себя виноватым. То, что я натворил, не может быть прощено. Я забрал жизни слишком многих людей. Моя смерть даже близко не восполнит этого.

– Тогда и со мной то же самое, я ничем от тебя не отличаюсь.

– Нет, ты должен жить своей жизнью. – Это нелогично, но мне почему-то кажется, что это правильно. – Когда ты появился передо мной, я сразу понял, что должен сделать. Эй! На этом все закончится, ладно? Дело сделано. – Последние несколько слов я говорю врачу, слушающему наш разговор. – Черт возьми, – вздыхаю я. – Весь мой план превратился в бесполезный кусок теста моти, нарисованный на картинке [39].

– А твой запасной план?

– Тоже.

Я тяну за край сетки, чтобы увеличить разрыв, и выхожу через него на карниз крыши. Больше нет никакой преграды между мной и городом, раскинувшимся внизу. А передо мной – только небо. Бескрайний синий океан, ожидающий меня. Я восхищаюсь этим цветом.

– Ты… – начинает Наномура у меня за спиной. У него больше нет оружия, направленного на меня. Какой же он доверчивый… Я почти улыбаюсь. Хочу спросить: «А что бы ты сделал, если б я попытался что-то предпринять?» Его доверчивость заставляет меня чувствовать, что он лучше меня.

– У тебя есть что-нибудь, что ты хотел бы передать своей семье?

– Моей семье?

– Да. Если ты хочешь что-то сказать, я им передам. – Его лицо серьезно.

Хорошая идея. Несколько мгновений я размышляю.

– Я всегда буду присматривать за тобой, ты не сможешь меня видеть и, возможно, не услышишь мой голос, но я всегда буду рядом с тобой, болея за тебя.

– Я скажу