Читать книгу "Всемирная история. Новый Свет: трижды открытая Америка - Роман Евлоев"

что в 1681 году по инициативе лорда Балтимора появился закон, запрещавший браки между белыми служанками и чернокожими рабами.

В 70-е годы XVII века поток насильственно депортированных в Новый Свет ирландцев начал ослабевать. В последующие годы случилось несколько заметных рецидивов, которые, впрочем, уже не играли существенной роли. Так, после жестокого подавления войсками Якова II летом 1685 года т. н. Восстания герцога Монмута многие его участники или даже просто сочувствующие были сосланы на каторжные работы в английские колонии Нового Света[236].

И все же, в отличие от невольников из Африки, ирландские ссыльные – кроме осужденных за попытку свержения королевской власти – теоретически имели шанс вернуть себе статус вольного человека. Просто не все белые рабы доживали до окончания назначенного им срока кабальной службы. Для чернокожих же невольников с 1660-х годов, когда их законодательно признали «бессрочными сервентами» сразу несколько колоний, не было исхода. В 1680 году отдельные законы были сведены в т. н. черные кодексы, закреплявшие пожизненный, а затем и «вечный» рабский статус африканцев.

«Раб, – разъяснялось в одном из кодексов, – находится в абсолютной собственности своего господина. Хозяин вправе обменять, продать, сдать внаем, заложить, инвертировать, проиграть в карты и передавать раба по наследству. По отношению к господину и членам его семьи раб находится в положении пассивного существа, чье поведение определяют беспредельное почтение и безграничное послушание хозяевам. Раб не человек, раб – вещь…»

К концу XVII века численность английских поселенцев настолько увеличилась, а их хозяйственная деятельность приобрела такие масштабы, что ни ссыльные белые рабы, ни добровольные кабальные сервенты уже не могли удовлетворить постоянно растущие потребности Тринадцати колоний в дешевой рабочей силе. Одной из причин этого стал вынужденный – в силу конкуренции с испанскими производителями табака – переход от фермерской формы хозяйствования к плантационной. «Рабство, бывшее некогда лишь незначительным подспорьем экономики Тринадцати колоний, – писал профессор Принстонского университета Томас Уэртенбейкер, – стало его основой. Виргиния превратилась в страну хозяев и рабов. Ни для чего другого там не осталось места».

Согласно правительственной монополии, ввозом африканских рабов – с принятием соответствующих законов колонисты перестали заменять это слово стыдливыми эвфемизмами – занималась Королевская африканская компания. Ежегодно ее корабли выгружали в портах Северной Америки тысячи чернокожих пленников. Невольничьи корабли строились таким образом, чтобы перевозить наибольшее количество живого товара за рейс. О сохранности «груза», тем более об элементарных удобствах для невольников не шло и речи. «Негр не должен занимать в трюме места больше, чем в гробу», – говорили работорговцы.

При таком подходе смертность африканцев еще на этапе трансатлантического перехода составляла не менее 15–20 %. Если на борту начиналась эпидемия, то смертность могла превышать пятьдесят и более процентов. Афроамериканский историк и социолог Уильям Дюбуа[237] писал, что из 60 тысяч рабов, вывезенных с Черного континента Королевской африканской компанией с 1680 по 1688 год, свыше 14 тысяч умерли по дороге, и их тела были выброшены в море. К концу столетия корабли компании доставляли уже по 36 тысяч невольников. В основном они принадлежали к народностям Западной Африки: ашанти, банту, волоф, дагомейцы, йоруба, игбо, фанти, фульбы, хауса и др.

К началу XVIII века наибольшая концентрация африканских рабов приходилась на Карибские острова. Барбадосские плантаторы считали, что «труд одного черного лучше и дешевле, чем труд белых». Уже в 1680 году число чернокожих рабов вдвое превышало количество белых жителей острова, а через полвека – втрое. Всего к 80-м годам XVIII века чернокожее население Британской Вест-Индии вдесятеро превосходило по численности живших там выходцев из стран Европы. На континенте больше всего рабов содержалось в «хлопковых королевствах» южных штатов, где к концу XVIII столетия они составляли треть всего населения. Взрывному росту объема работорговли не стала помехой даже Война за независимость США. Бухгалтерия специализировавшихся на работорговле компаний свидетельствует, что за первое послевоенное десятилетие, с 1783 по 1793 год, из одного только ливерпульского порта в Америку было отправлено 300 тысяч африканцев на впечатляющую сумму в 15 миллионов фунтов стерлингов.

«Все люди рождены равными и свободными», – провозглашает Декларация независимости США, которую американские политики не без основания называют выдающимся памятником эпохи Просвещения и важной вехой в развитии человеческой цивилизации. И все же, гарантируя право на счастье славным потомкам храбрых пионеров-колонистов, Декларация забывает о двух почти столь же многочисленных, но гораздо более несчастливых группах населения: коренных народах Америки и невольниках с Черного континента, от 12 до 15 миллионов которых было вывезено в Новый Свет до полного прекращения трансатлантической работорговли[238].

Правда, с потерей африканского рынка поставки рабов в Америку не прекратились полностью. Еще одним источником бесплатной рабочей силы для нужд Нового Света стал истощенный «опиумными войнами» и народными восстаниями Китай.

В середине XIX века, особенно после начала Калифорнийской золотой лихорадки, в прибрежных городах Поднебесной одно за другим начали открываться миграционные агентства, занимавшиеся отправкой китайцев на работу в Соединенные Штаты. Основная масса таких контор вела дела относительно честно и грешила по большей части преувеличением размеров заработка, ожидающего клиентов по ту сторону океана, однако в портах действовали и недобросовестные брокеры. Вместо США они отправляли окрыленных грезами о скором богатстве простаков в рабство на сахарные плантации Южной Америки и Карибских островов.

Когда обещаний для сбора нужного заказчикам «поголовья» доверчивых бедняков бывало недостаточно, вербовщики без колебаний прибегали к более грубым методам – угрозам или даже похищению с применением силы. Кроме того, их жертвами становились бездомные, работавшие за еду беженцы-поденщики, несчастные, задолжавшие криминальным кланам, и даже заключенные китайских тюрем, которых «черные» брокеры покупали у охраны едва ли не на вес. Со временем торговля кули, как стали называть этот аморальный промысел, приобрела такой размах, что жители Сямыня, Макао, Кантона и Гонконга старались реже выходить из своих домов даже средь бела дня – из страха быть схваченными по ложному обвинению в неоплаченном долге или правонарушении и переданными в руки продавцов живого товара.

Наглость работорговцев объяснялась не только повальной коррупцией органов власти на местах, но и царившей в стране, особенно в портовых городах, неразберихой. Огромные толпы людей собирались там в ожидании места на борту очередного рейса в лучшую жизнь, и даже если родственники кого-то из пропавших заявляли в полицию, от них попросту отмахивались: подумаешь, еще один бедняк сбежал от семьи в Калифорнию, к подножию «Золотой горы»…

Как уже упоминалось выше, масштабное расследование показало, что за тридцать лет рабское ярмо вместо билета в счастливую новую жизнь получили около 750 тысяч китайцев. И это те, кому повезло доехать до места своей