Читать книгу "Страсти по России. Смыслы русской истории и культуры сегодня - Евгений Александрович Костин"

фантазии, идеалы, вся сфера морали, любовь к себе подобным.

Оказывается, с торжеством христианства – не как религии, но новой сферы духовного существования человека – «спрятанный», незаметный внешне, внутренний человек становится важнее и существеннее человека предметного и материально воплощенного. Именно погруженность в идеальное и дает человеку возможность обрести жизнь вечную, то есть приблизиться к Богу (богам, посчитали бы древние греки), стать ему равным в самом прямом смысле, так как человек начинает оперировать и управлять эфемерными, как бы несуществующими – идеальными проекциями человеческой жизни. Эти проекции приближают человека к тому бытию, какое не выражается в материальном виде, но включает его в космические характеристики бесконечности, бессмертия, торжества духа над плотью.

Сегодняшнее опрокидывание человека в его предметную вещественность, замыкание его в скорлупе индивидуалистичности, не есть повторение пройденного и некая похожесть на то, что было в Древней Греции – вовсе нет. Сегодня – это сознательный отказ от идеальности, а стало быть, и от Бога и от его морали, и от почитания человека равного себя высшему существу в своих намерениях и идеалах (притом, что и самому высшему существу не осталось никакого приличного места в построениях современного, западного, в основном, человека). Все это оказывается у этого человека выброшенным на помойку, а его внутреннее существование, на развитие которого было потрачено столько усилий духа и принесено человеческих жертв, так обеднело, что он сам превращается в тусклое отражение языческого, примитивного избывания жизни, усиленного игрушками сегодняшней цивилизации в плане утончения чувственных наслаждений его плоти.

Умиление, вера, надежда, любовь всегда окажутся выше всякой механистической логики, цифры, расчета и, как любил говорить Достоевский, доказательства. «Мадонна в креслах» Рафаэля всегда будет брать вверх над «Черным квадратом» Малевича, а «Моисей» Микеланджело над всякого рода актуальным искусством в виде фекалий на площади или уродливо разъятых плоскостей человеческого тела у многих представителей постмодернистского искусства.

Вот и вырисовывается настоящая разность аналитизма Запада и синтетизма Востока (России), взятых в самой сути решения онтологических задач и сосредоточенных, вроде, в пределах одной и той же иудео-христианской ойкумены. У них анализ, у нас умиление, у них доказательство – у нас вера. Соединяя крайности и ими же равняя разные способы отношения к действительности, мы часто заходим на чужую территорию и оттого выглядим подчас пугающе похожими друг на друга. Но смотреть надо не на совпадение, а на разлом, какой сразу образуется, когда мы начинаем отвечать на главные вопросы бытия человека и осознавать вечность космоса. Здесь как раз компромиссы невозможны. Запад изжил свою мифологию и превратил ее в посмешище для многообразных восточных (включая исламскую) цивилизаций, да и своеобразных именно что по своей мифичности культур Латинской Америки. Россия же продолжает жить в пространстве своей уникальной и малопонятной для западного мира мифологии, и она только усиливает этот свой онтологический тренд.

Последнее замечание может показаться необоснованно дерзким и ломающим стереотипы, связанные с пониманием того, что Россия давно считает себя частью западной цивилизации. Но если бы Запад повнимательнее отнесся к данным утверждениям русских, он увидел бы, что Россия уверенно освоила и не расстается с тем сегментом Запада, какой уже издревле и упорно отвергается самой западной цивилизацией, – великой культурой с ее определенностями гуманизма, общечеловеческих нравственных свойств и идеалов человека. Россия впитала в себя, переработала и продолжила своим собственным образом и христианство, и Возрождение, и Просвещение, и гуманизм, и тонкость философского и психологического объяснения человека – и от всего этого отказываться русская культура, Россия в целом, не собирается.

Запад оттаптывается на последних слабых ростках гуманистической и религиозной онтологии, он завернул в яркую обложку масс-культуры последние достижения понятной и близкой всем без исключения ценностной картины мира и оставил на потребу дня совершенно нечто невообразимое для любого мифологизма – то ли древнего, то ли современного, оставил культуру отмены, трансгуманизм, уничтожение половой идентичности мужчины и женщины, семьи, призрачные представления о прошлой истории становления человека. В итоге на первый план вышли агрессивность и радикализм, неверие ни в какие идеалы, в доброту, чистоту, милосердие, все стало пост: христианство, культура, человек и его ценности. Запад с ожесточением конкистадоров занимается процессами культурного и антропологического самоуничтожения, на что в свое время только намекали нам Эрих Фромм и Карл Юнг.

Великий антропологизм великой западной цивилизации сменился антропофагией, пожиранием людьми этой цивилизации самих себя. Разумеется, процесс еще не завершен, и вполне вероятно, что поднимется волна сопротивляющихся этой гибельной тенденции, но Запад зашел очень далеко – он создал идеологию подобного процесса, некую куклу философского его обоснования, написал соответствующие учебники для школ, чтобы готовить будущих рекрутов своей армии. Есть, правда, основание предполагать, что какая-то часть западного общества вовсе не склонна пускаться в эксперименты такого рода, ей хватает интеллектуальных ресурсов, культурного бэкграунда, чтобы понимать истинные координаты мира человека разумного, но вот организовать основную массу людей в рамках идеологии трансгуманизма они совсем не против. Они считают, что таким образом будут уничтожены опасности социальных и антропологических конфликтов (Пушкин гениально написал об этом так, отражая данную позицию «Зачем рабам дары свободы, их должно резать или стричь») в будущем цифровом обществе, которое можно будет контролировать не только при помощи искусственного интеллекта, но и предлагая «стаду» набор новых социальных, эстетических и чувственных инстинктов.

Задача новой либеральной идеологии заключается в тотальной переформатированности человеческой природы, создании нового человека, но не по лекалам коммунистической утопии, когда предполагалось, что человек в будущем справедливом обществе сможет развивать все свои способности, прежде всего интеллектуальные и творческие, а напротив, убирая из человека почти все, над чем несколько тысячелетий трудились культура, религия, философия, мораль объединенного в духовном смысле человечества.

Это звучит почти как дурной анекдот, сказал бы Достоевский, но посмотрим правде в глаза – мы наблюдаем во многих современных обществах одичание человека, превращение его в животное, уничтожение, казалось бы, уже плотно сидевших в нем социальных инстинктов справедливости, свободы и равенства. Страшно вообразить, какой по содержанию может быть мифология этого нового состояния культуры Запада, поэтому историческое движение России на настоящем историческом этапе в свою собственную сторону это не только вопрос сохранения ее мифологии и культуры, но вопрос сохранение русского человека и самого государства.

Литература и примечания

1. Славянская мифология. Энциклопедический словарь. Под ред. В. Я. Петрухина, Т. А. Агапкиной, Л. Н. Виноградовой, С. М. Толстой. М., 1995.

О мифологизме мира Шолохова. Несколько теоретических соображений

Предваряя данную публикацию*, хочется обратить внимание читателя на то, что в предыдущей статье сказано немало о мифологизме М. А.