Читать книгу "Битва железных канцлеров - Валентин Пикуль"

– Мой банкир лучше любого насоса, – хвастал канцлер. – Он зачахнет на своей работе, но не оставит ее, пока последний француз не отдаст ему своего последнего сантима…

Германский генштаб уже закончил разработку плана нападения на Россию. Это был план превентивной войны на два фронта. Решительный бросок на Париж через нейтральную Бельгию, после чего, оставив на Западе прах и пепел руин, победоносная германская армия быстро устремляется на Восток, где еще только начинает пробуждаться «колосс на глиняных ногах»…

Бисмарк подверг этот план суровой критике:

– О какой войне с Россией вы, Мольтке, рассуждаете? Россия не имеет объектов, захватив которые вы могли бы пировать победу. Допустим, вы дошли до Волги… даже до Урала, а что дальше? Осталось одно – повернуть домой. Но я не уверен, что вы донесете до Берлина мешок со своими костями.

Сейчас Бисмарк занимался активным сватовством Германии с Австро-Венгрией, а граф Андраши обещал стать сильным и коварным политиком, какого Вена не имела со времен Меттерниха. Берлин учитывал, что мадьярская федерация стала плотиной, о которую должны разбиться мощные волны славянского моря. Разделив власть в стране поровну с немцами, будапештская аристократия ни в чем не желала уступить славянам, как третьей силе в лоскутной империи Габсбургов. Вчерашний борец за свободу венгров, заслуживший от немцев смертный приговор через повешение, граф Андраши не желал свободы для чехов, поляков, русинов и сербов; он цинично заявлял: «Австро-Венгрия – как перегруженная хламом ладья: брось в нее горсть дерьма или золота – в любом случае она сразу потонет…»

Бисмарк подозвал к себе любимого пса Тираса и, поглаживая собаку за ушами, логично рассуждал:

– Австрию мы сейчас загоним на Балканы, где она обязательно столкнется с сопротивлением России, желающей славян освободить… Так что не волнуйтесь, Мольтке: я не бездельник, и у меня всем в Европе найдется масса всякой работы!

* * *

Опередив на день Франца-Иосифа, царь прибыл в Берлин, одетый в прусский мундир, и обнял любимого дядю-кайзера в мундире Калужского пехотного полка. Немецкие генералы, соблюдая давний потсдамский обычай, благоговейно целовали руки царя. На платформе вокзала, отдавая честь, стоял и Бисмарк; завидев вылезающего из вагона Горчакова, он сказал Бюлову:

– Вот и невский Демосфен, который не перепрыгнет даже канавы, чтобы не полюбоваться в ней своим отражением.

– Разве он так красив?

– Если меня называют бульдогом, то Горчакова я отношу к породе мопсов. Мы оба с ним из собачьей породы! В любом случае Европа ужаснется, когда мы сцепимся в клубок…

Прибыл и Франц-Иосиф со стройным графом Андраши в мадьярском доломане. Бисмарк сказал английскому послу:

– Вы где-нибудь видели такое? Впервые в истории собрались закусить и выпить в защиту мира сразу три монарха. Я образую из них живописную группу вроде трех граций Кановы. Конечно, им не терпится поболтать за выпивкой. Но только пусть они не воображают себя государственными людьми…

Горчаков считал, что Священный союз монархов давно погребен на свалке истории и возрождать его – это как эксгумировать разложившийся труп из могилы. Но когда канцлер заикнулся об этом, царь грубо прервал его:

– Я надену русский Георгий, австрийский Марии-Терезии, прусский Pour le merite – и Союз Трех Императоров сокрушит любую коммуну. Отныне моя политика – вся на моей груди!

Горчаков не понял – трезвый он или пьяный? Впрочем, у Александра II достало ума вскоре же заметить, что в Берлине он оказался на положении непрошеного гостя. Владыка ведущей державы мира прискакал, как мальчик, за вкусным гостинцем, а его взяли и высекли. Все почести сознательно преподносились Францу-Иосифу с его роскошными бакенбардами. Императоры говорили между собой – без канцлеров, а канцлеры – без императоров. Бисмарк так ловко обставил дело, что если он беседовал с Андраши, то не было Горчакова, если беседовал с Горчаковым, то не было Андраши…

Царь, явно подавленный, спросил:

– Как у вас, светлейший?

– Плохо, – сказал Горчаков. – За нашей спиной происходит какой-то тайный сговор о Балканах, думаю, что на этот раз не как в Зальцбурге – не только устно, но и письменно.

– А, плевать! – отреагировал царь…

За свою долгую жизнь Горчаков повидал разные переговоры. Бывало, и сам говорил часами, чтобы только ничего не сказать. Но в берлинском свидании слова неслись, как мутные ручьи, и лишь в одном собеседники были откровенны и солидарны – в решении оградить себя от угрозы коммунизма. Во всем этом Горчакову запомнился один яркий момент. Начальник русского генштаба фельдмаршал Берг подошел к начальнику германского генштаба фельдмаршалу Мольтке и сердечно поздравил его с тем, что даже армия Японии реорганизуется на прусский лад.

– Да, наши заслуги признаны всем миром, – скромно отозвался Мольтке. – Но самое интересное, что Франция вводит всеобщую воинскую повинность тоже по прусскому образцу. Я не скрою, что поведение Франции нас уже настораживает…

Бисмарк фиксировал: «Андраши мил и весьма приятен. Что касается этого старого дурака (!), то он действует мне на нервы своим белым галстуком и своими претензиями на остроумие. Он привез с собой белую бумагу, много чернил и хочет здесь писать, но я не обращаю на это никакого внимания».

Горчаков ничего не хотел писать! Он нашел случай повидаться с французским послом в Берлине виконтом Гонто-Бироном.

– Помните, – сказал он ему, – что у вас много друзей в России, и Россия людоедству не помощница. Но нас устроит союз с вами в том случае, если Франция не будет беспомощной.

– Благодарю. А как истолковать ваш приезд сюда?

– Как мое личное поражение…

Андраши с подкрашенными губами и помадным румянцем, как стареющая красавица, еще жаждущая «разбития сердец», буквально по пятам ходил за Горчаковым, говоря, что Австрия не питает никаких вожделений к Балканам, а это значило, что он, сукин сын, туда полезет. Когда царь и вся свита затискались в вагон, Александр II вдруг «обрадовал» Горчакова:

– Решено! В следующую весну Петербург навестит мой дядя с Бисмарком и Мольтке… А каковы ваши впечатления?

– Из этой незабвенной встречи я, государь, выношу огромные нравственные последствия, – сказал канцлер.

Царь не понял иронии. Горчакову казалось, что он сильно поглупел. Впрочем, царь много пил. А когда едешь в Каноссу, надо не пьянствовать, а посыпать главу золой и пеплом.

Жаловаться в этом царском эшелоне было некому.

* * *

– Это ужасно! – жаловался он Тютчеву. – Я чувствовал себя так, словно меня раздели, обмазали дегтем, вываляли в пуху и перьях, а потом, посадив на шест, пронесли через весь город. При этом я вспоминаю, что с одним американским оратором именно так и поступили. Когда его позже спрашивали, как он себя чувствовал, он отвечал: «Если бы не все те почести, которые мне оказывали, все было бы великолепно!»…